SUPRASU

ИНФОРМАЦИОННАЯ ИНТЕРНЕТ ПЛОЩАДКА

ПРЕДСТАВЛЯЕТ АВТОРСКОЕ ИЗДАНИЕ КНИГИ

СЕРГЕЯ СЕДАКОВА

ДЫХАНИЕ ФИАЛКИ

*    *    *

ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКИЙ РОМАН

 Приятный и хорошо написанный роман, который читается увлекательно и комфортно. Уникальный сюжет, начало XIII века. Опасные приключения и романтика, жизнь и смерть, любовь и разлука. Русская девушка в Персии, Аравии, Латинской империи и Восточном Риме. Точное и лёгкое, иногда сказочное отражение драматичного и трагедийного хода истории. Главнейшие для своего времени исторические события мирового значения, крупнейшие столицы и города мира, жизнь разных цивилизаций. Высокий стиль традиционного русского романа-сказки в его современном изложении.

© С.Ю. Седаков. Дыхание фиалки. Москва, 2024.   

ВИДЕО ОБЗОР

ISBN 978-5-00218-463-7 

                                              

Глубокоуважаемые дамы и господа!

Книга поступила в продажу сети магазинов

ЧИТАЙ-ГОРОД 

а также в интернет-магазин издательства «Перо» 

книгу возможно приобрести, заказав как по телефону, так и непосредственно в магазине.

ПРОСЛУШАТЬ (MP3) ДЫХАНИЕ ФИАЛКИ ГЛАВЫ 0, 3 — 5  

На сайте публикуются некоторые главы

первой части романа. 

* * *

ЧАСТЬ I

   О, прекрасная Шахразада!

     Весь поднебесный мир восхищается тобою и читает рассказы персидских ночей. Но ни один из смертных не ведает, какими событиями были наполнены солнечные часы твои под небом. Время дневной жизни во дворце падишаха – великая тайна!  Ни о чём не говорят мимолётные и мало что означающие слова «падишах ушёл в диван, и падишах распустил диван». Однако нет ничего тайного, что не стало бы явным. Для мира открыты сказания, что слетали с твоих сахарных уст после захода светила лишь потому, что в подлунной тиши их записывал визирь, находившийся в покоях и удалявшийся с рассветом, когда ты, чудеснейшая ночная фиалка, прекращала дозволенные речи. Никто не знает, что по уговору с падишахом, каждый день с первым утренним лучом его избранница была вольна в своём выборе, кроме права покидать сераль. Несравненна умом и проникновенна взглядом, легко идущая по траве, что даже не примнётся, волна нежной свежести и дуновение тёплого утра, всё это ты, Шахразада, чьи шаги легче облака. Действительные твои дела увлекательнее волшебных приключений: под золотым солнцем пылает жар аравийской пустыни, тянутся нескончаемые караванные пути, сверкает великолепие грозных столиц, грани высоких куполов, прохлада оазисов, узоры персидских ковров, а вдали мерцает блеск зелёного моря и многое другое, о чём умолчу. Лета девицы текут весенним ручьём, бегут быстрым ходом арабской лошади, не угнаться за тобой, не пересказать всего. Оставляю тебе только слова восхищения.

 . . .

Глава 4 Зачем тебе знать, что я люблю, о чем мечтаю? 

    Тёмная синева затянула небосвод и засветила звёзды. Лёгкий ветер был остановлен её фиолетовой ладонью. Всё живое стихло под небом. Мохнатые мотыльки, сложив крылышки, уснули среди неподвижных листьев. Огромный город давно погрузился в сон – и жители и дома. Нигде не было видно ни единого огонька, и только во дворце падишаха, в дальних покоях гарема , в спальне его сохранялось движение жизни уходящего дня.
   В зале, где сидел падишах, было светло от множества лампад. Он заслушался умными речами Шахразады и развеселился.
  – Э-э, Шахразадэ, – он всегда, шутя, несколько искажённо произносил её имя. – Зачем тебе знать, что я люблю, о чем мечтаю? Что может дать это знание? Можешь ли ты угадать то, чего не знаю я сам?
   Луна, ровно отрезанная острым клинком до размеров тонкого месяца на четырнадцатую ночь, заглянула с небес и насторожилась. Полная тишина сковала крепостные стены, улицы и сераль, и всякое дуновение внутри него. Даже струйки лёгкого дыма светильников замерли, улетая к потолку. Весь мир прислушался к тому, что скажет нежное создание о мечтах падишаха.
    Настал час и Шахразада отверзла свои сахарные уста…
  Звёдное покрывало было столь томным и тягостным, что сидевший в противоположном углу залы визирь в это самое время уснул и прослушал, что тихо молвила прекрасная ночная фиалка Шахразада, начиная свой рассказ и отвечая на вопрос Падишаха. И ничего не записал.

…

Глава 9 Женщины наши более строги
нравом.

   Диван разошёлся, но визирь-казначей суетливо спешил договорить, втолкнуть ещё несколько фраз в ухо падишаха. Он не успел доложить всего, и больше его слушать не будут. А отвечать придётся ему самому и, скорее всего, по обычаю, головой: неверный чиновник смерти достоин. Падишах распахнул двери в сад и спросил: – Всё на сегодня?
   – Правитель, мне осталось доложить ещё о сохранности печатей и о предварительных результатах осмотра сокровищницы, – советник остановился на крыльце в ожидании, ибо, если в сад не приглашали, он по своей воле туда ступать не смел.
   – Доложи через семь дней, когда всё закончишь, – падишах спустился на дорожку и не спеша начал удаляться. По правилам дворца визирь, уходя, должен был закрыть за собой дверь, через которую вошёл.
   Падишах подошёл к фонтанчику и омыл лицо, ладони, шею. Он почувствовал лёгкую сонливость – то ли от дневного зноя, то ли вспомнив рассказы прекрасной ночной фиалки. Несколько раз присел для бодрости и пошёл дальше всё так же неторопливо: – Шахразада – бальзам моего сердца, не ты ли сняла бессонницу и тоску?
Показалось здание большой бани. Падишах посещал её нечасто, он умывался по утрам наскоро и длительные купания прекратил, а здесь был водоём, парная и зал для отдыха и игры в шахматы. Но что за плавный распев послышался ему? Откуда эти ритмичные звуки, плывущие едва слышно, но отовсюду?
   Прислушиваясь, падишах начал узнавать знакомый по тембру голос: это Шахразада! Наверное, из купальни. Он прошёл под окнами и вновь услышал ритмичное повторение одних и тех же малознакомых ему слов.
   Какая дверь не откроется падишаху в его собственных владениях?!
   – Шахразадэ, ты?! – он вошёл внутрь и стал искать глазами девушку. – Что это за распев ты поёшь? Где я мог слышать его?
   – Мой падишах, весь мир знает, что значит Кириэ элейсон, один ты спрашиваешь, – Шахразада улыбалась ему, она стояла по другую сторону купальни и уже опустила в неё лодыжку.
   – Я слышал однажды похожие гимны в ромейском храме, но ты ведь знаешь, мы туда не ходим, – падишах уже невольно распускал пояс, его чалма послушно замерла на ближайшей скамье.
   – Напрасно, Великий правитель, ты туда не заглядывал: там хранится основа всего, что мы видим в этом мире. А я выросла при храме и хорошо знаю многие величания, которые поют там бесчисленные хоры и знает весь Восточный Рим.
   Она уже стояла в воде и протягивала ему руки, потом подошла к краю и стала разоблачать падишаха. Он же вспомнил, что у него когда-то был грек, учитель пения, и хотя грек со временем исчез, он кое-что всё-таки успел рассказать о греческих мелодиях и выражениях, даже немного научил греческому языку.
   Шахразада потянула падишаха к себе, помогая кистями рук; стоя в банном водоёме, она была ему по пояс. Он наклонился, и они вместе упали в воду.
   – Здесь даже берега Босфора покажутся тесными, – шепнула она ему на ухо, когда он оказался возле неё. – Идём же в термы.
   Падишах возлёг на льняную накидку, наброшенную поверх матраса из овечьей шерсти на деревянной скамье. И, подчиняясь её рукам, расслабился и закрыл глаза, пока Шахразада растирала его тело.
   – А хочешь, я спою тебе красивое славословие?
   – О том, как устроен мир и все звёзды, и какие мы с тобой в нём маленькие? – он перевернулся и приготовился слушать, закрыв глаза, ему нравилось всё, что она делает.
   – Я не люблю кабацкие песнопения волнительные и тревожные, они наводят тоску и лишают внутреннего равновесия, – Шахразада не прекращала плавные движения. – Когда поют у нас на хорах – торжественно и осмысленно – звёзды внимают. Есть, например, псалмы – молитвы людей, покинувших родину. Их я и пою здесь в Мараканде.
   – Как лань желает,
   как лань желает к потокам воды,
   так желает душа,
   так желает душа моя
к Тебе, мой Бог! – она пропела величание , сидя рядом с падишахом. – Когда я пою этот распев, то вспоминаю далёкий дом, где ранним утром бегала одна вдоль улицы в собор на горе, там эту песню пел хор.
   – И в баню ты там тоже ходила, Шахразадэ? – падишах улыбнулся.
   – По правде говоря, наши термы другие , они – лучше, – девушка осторожно посмотрела на падишаха, не обиделся ли он. – Сначала – жаркий, жаркий пар с веником, после чего можно сразу в озеро ненадолго, а потом снова горячий пар. После такой парной сил хватает только обсохнуть и до постели дойти. Разве ещё отвару испить с мёдом, светлым и сладким как молоко молодой козочки. Твою бессонницу такая баня как рукой снимет.
   – И что, женщины тоже в озеро? – брови падишаха поползли вверх. – Как это может быть?
   – О, Великий правитель, поверь, женщины наши более строги нравом, они ни за что не позволят себе многое из того, что принято здесь, даже в твоём серале, – Шахразада вела речь, ступая по грани допустимого: обидеть правителя – значит найти верную смерть. – Именно поэтому я не могу, как все они, обсуждать подробности ночи, проведённой в твоей постели. Все твои морщинки и своенравные прихоти общеизвестны в гареме, и каждая придумывает, как тебя ублажить. Правда, последнее время обсуждать нечего, но они ждут своего часа.
   – А сколько жён можно иметь вашим мужчинам? Когда одалиски ждут своей очереди, кто к ним приходит? Я, конечно, слышал кое-что о ваших браках, но без подробностей.
   – И будут двое – сказано – одна плоть, ей соответствует единая честь. Епископ торжественно в храме возлагает венцы и соединяет ладони мужа и жены и передаёт обоих в руки Богу. Брачный венец – мечта любой девушки. Наши браки совершаются на небесах, мужчина выбирает себе только одну жену на всю жизнь, – Шахразада посмотрела на падишаха, стараясь заглянуть ему в душу. – Венчание допускается не более трёх раз. Всё-таки не всегда ведь люди могут ужиться друг с другом. Наложницы, живущие в доме рядом с жёнами, или несколько жён – это считается дикостью, это совсем недопустимо.
   – Как твоя семья попала сюда? – он приподнялся, чтобы слушать.
   – Мы с отцом и сестрёнкой много ездили за разными товарами, за китайским и зинданским шёлком, часто в Константинополь, и вот в последнюю поездку, когда мы там задержались, встретили людей из наших мест. Они рассказали, что наш деревянный город разорён дикими ордами с востока, всё выжжено дотла. Никого в живых не осталось. Вот с тех пор мы жили в Царственном городе и бывали в других городах, пока отец не попал к тебе на службу, его пригласили послы ваши. Мы приехали в Согдиану вместе с возвращавшимся посольством из этих мест.
   – Да-да, помню, было такое. А ты хорошо знаешь Восточный Рим и окрестности?
   – Конечно, а ещё я помню всю дорогу оттуда к себе на родину: сначала надо идти по морю прямо на север или по греческим землям, не удаляясь от моря. А дальше через степи мимо хазарского моря к Танаису и на север, на север и немного на восток .
    – Ты ведь не сбежишь от меня, Шахразада? – падишах удивился её самостоятельности и познаниям. – Не бросишь меня в моих чертогах? С визирями и наложницами, бесконечными происками и едва скрытой враждой?
   – Я с тобой, падишах, я у твоих ног, – она положила голову ему на колени и обняла их. – Ты моя единственная защита здесь, и я пользуюсь твоим расположением и верю тебе. Ты – ключ моей жизни, я и не думала, что у меня будет такое счастье, просто всегда мечтала о нём, хотела Тебя, искала среди людей и всё мучилась, почему так долго Бог не посылал? И вот теперь я Тебя узнала.
   Шахразада прижалась к нему и затихла. Опять, словно это неизменное правило, речь заходит о том, жить ей или не жить. Сераль – прекрасный сказочный дворец, но почему все пути здесь то и дело ведут к смерти?!
   – Босфор ждёт, говоришь?.. – падишах прервал молчание и уже смотрел на неё сверху. Она обняла его, и губы её раскрылись, ожидая долгого поцелуя. И он последовал, и они плыли опять через пролив, не думая о том, какой берег ждёт впереди фракийский или анатолийский. – Главный конюший, наверное, заждался меня, вот-вот начнёт искать, – сказал падишах, протягивая руки для одевания. – Обещал зайти к нему под вечер. Расскажешь ещё про ромейские моления и музыку?
   Казалось, что само солнце не садилось за горизонт и ожидало, когда падишах закончит свои дела в этот день. Шахразада закрыла за ним дверь: пора собираться и готовится к ночи. Не заметил бы кто, как она выходит из купальни…

______________________________________
Кириэ элейсон — Господи помилуй (по-гречески – Κύριε ελέησον).
Как лань желает — отрывок из псалма 41.
Термы – бани; здесь подразумеваются русские. Слово термы древнеримского происхождения, однако термы константинопольские были многочисленны. Бани имели и иные древнегреческие наименования: βαλανεῖον, λουτρο, μπάνιο. Слово хамам – созвучное современному, но более позднее по происхождению, здесь не используется (от арабского حمّام – hmmam).
Хазарское море – Азовское; Танаис –Дон.

. . .

Глава 11 Сердце величайшей державы
христианского мира.

   В отдельных и сокровенных покоях, небольших, окнами на запад, повелитель обычно заслушивал вельмож и наместников с их тайными делами и умыслами или самостоятельно просматривал послания далёких эмиров или султанов. Здесь покоились книги, старинные свитки, карты, нанесённые на пергамен или на бумагу лучшего качества, что делали мастера в Мараканде. Всё это лежало на полках и на невысоком квадратном столике рядом с широкой тахтой, на стойке с чернильницей, стоявшей у окна. В дальнем углу стоял сундук. На северной стороне – персидский ковёр с зелёным медальоном по центру, под ним замкнутый ларец, на соседней – оружие и роспись от пола до потолка: на голубом фоне были изображены: двое мужчин, сидящих на верблюдах. Один из них – светловолосый, другой же, напротив, с чёрными вьющимися волосами.
   Входить сюда без позволения было строжайше запрещено, смертная казнь грозила всякому дерзновенному. Здесь было хранилище тайн Мавераннахра, Согдианы, Афросиаба и самого хозяина дворца.
   Почему-то дверь оказалась незапертой. Любопытство и любовь победили осторожность, и Шахразада прошла в покои. Разулась при входе и остановилась на ковре, занимавшем почти всё пространство. Медленно осмотрела всё, что попалось на глаза.
   На восточной стене висела развёрнутая грамота с печатями, прочно прикреплённая, но так, чтобы её возможно было прочитать. Разбирая написанную сульсом надпись, девушка сосредоточилась и стала неторопливо читать вслух: – Всевышний даровал царю из царей рода Сасана от первой жены старшего сына; после того Всевышний даровал ему от второй жены белокурую дочь и златокудрого сына .
   Стало быть, кроме брата у падишаха есть ещё светловолосая сестра: имена женщин редко упоминают даже в письмах. Она задумалась, присела на край лежанки и взглянула на висевшее оружие.
   – О, нежный, добрый и горячий Владыка! Вот, я вошла в сокровенные покои, простишь ли мне эту дерзость? Несколько дней ты засыпал, почти не замечая чудесного аромата витиеватых сказаний, утром же рано уходил в диван, ибо тебя нетерпеливо ожидала толпившаяся там знать. Теперь же тебя нет ни во дворце, ни в запретном крыле сераля, ни в саду. Куда уезжаешь? В гареме говорят, что готовишь войско. Неужели война? Смерть и так витает повсюду. Где твои стопы сейчас? Вот я возлежу на этом малиновом бархате и жду, услышь меня!
   Немного после полудня в сопровождении главного визиря и телохранителей Правитель подъехал с севера к парадным городским воротам. Они въехали на пологую площадку, соединявшую края крепостного рва и ограждённую с двух сторон массивными каменными перилами, проехали длинный тёмный коридор мимо помещений для воды и камер для заключённых.
   Охваченная кольцами внутренней крепости и укреплениями городской округи, столица была плотно застроена. Многочисленные тесные улочки вели к площади перед дворцом. Несмотря на то, что пешие жители расходились и уступали дорогу, добраться до дворца было не так просто. Наконец, всадники въехали на задний двор. Важнейший из них спешился, слез с коня и отдал поводья конюшему: – Осмотри его, что с ним? Запнулся на ровном месте.
   – Слушаю, господин, – конюший бережно принял коня под уздцы и повёл в стойло.
   Повелитель прошёл в Восточный зал, где на суфе его ожидали советники. Суфа расширялась, образуя просторное возвышение, над нею во всю стену раскинулось живописное изображение торжественного приёма, в центре которого падишах восседал на троне. А прямо перед фреской стоял этот искусно изготовленный трон.
   – Что там? Сообщение? Давай сюда, прочту сам, – взял протянутый свиток и проверил печати. Они были на месте, значит, послание не вскрывалось. Чиновники потянулись вереницей с вопросами и докладами. Первый из чинуш доложил о том, как скоро заполнится водой ров вокруг крепости, если открыть речной затвор. Раскланявшись, ушёл, пятясь.
   – О, светлейший Властитель, две из пяти кладовых сокровищницы наполнены медной монетой, взвешивание её начнется сразу, как прибудет дворцовый меняла, два короба заперты во внутренней части сераля, остальное осматриваем и составляем описи, – казначей был среди последних и немного волновался. – Большую часть меди, думаю, придётся отвесить местным умельцам с кузнечного рынка, от них человек приходил третьего дня. Другие кладовые и их описание, как было приказано, будут изочтены и осмотрены при твоём наблюдении, Властелин.
   Наконец, обсуждения завершились, приём подошёл к окончанию. Монарх отпустил всех и вспомнил о прекрасной ночной фиалке. Где она? Как же найти её, причем незаметно? Может пройтись по тропинкам или по переходам женской половины? Правитель задумался и почувствовал, что его словно лёгким ветерком влечёт вверх по лестнице. Он пошёл по ступеням, держа в ладони скрученную грамоту.
   – Ума не приложу, как отыскать, где она может быть? В закрытой части здания? Нет, исключено. В цветнике тоже маловероятно, там вчера и сегодня копошился садовник. Что ж, придётся потерпеть до вечера, когда визирь начнёт выводить скрипучую запись и смотреть, не оплодотворил ли я её… А пока гляну-ка на румийскую карту, которую мы с ней как-то обсуждали, и прочту это письмо, – погрузившись в размышления, он вошёл в обособленное помещение, где обычно уединялся для работы, и ощутил присутствие красавицы где-то рядом.
   – Возьми-ка вон тот рисунок столицы Рума и окрестностей и иди ко мне, – он обратился к ней так, словно оставил её здесь, но вышел ненадолго и вернулся. Запечатанный свиток положил на квадратный столик. Кинжал, пояс и чалма послушно оставили его.
   Красавица, приготовившаяся было извиняться, быстро взяла пергамен , передала ему и легла у его ног. Дева догадалась, о чём пойдёт речь: – Что поведать моему владыке о Новом Риме?
   Она стала легко растирать его утомлённые мышцы. Прикосновения прогнали усталость, и он спросил:
   – Что представляет собой Восточный Рум, опиши, что помнишь из того, что видела там, что это за страна Восточная империя?
   – Знаешь, что Русское море или Понт, как его греки называют, через Босфор и рукав святого Георгия выходит к Эгейскому морю и греческим островам, а затем переходит в море, лежащее среди греческих и италийских земель, земель Африки и Египта, и Рима. Вот там, где Босфор переходит в Пропонтиду, в море выдаётся полуостров, по его берегу бухта Хризокерас, то есть Золотой Рог; там и стоит Новый Рим или Полис, но, правда, его уже давно называют именем кесаря Константина. Это сердце величайшей державы христианского мира, любая столица в сравнении с ним будет казаться маленьким селением. Там самый большой в мире храм Святой Софии – Премудрости Божией, триумфальные статуи императоров, там соприкасаются греко-римские земли и азиатские. Недавно Полис разграбили крестоносцы, но он сохранился и всё такой же величественный.
   – Выходит, владетель той земли слабый, если разбит, – государь с сожалением и разочарованием посмотрел на неё. – Раз там хозяйничают орды, пришедшие из далеких стран. На нас тоже откуда ни возьмись из бескрайних равнин часто набегают многочисленные кочевники.
   – Великолепный меч мой обоюдоострый! В степи стоит войско, там последние дни проводишь с воинами, будет война, ты ждёшь её?
   – В наших краях нашествия и сражения не редкость, каждые три – пять лет новые враги, недавно откупились от одних, теперь идут следующие, – постарался вселить спокойствие в девушку.
   – Я буду молиться, чтобы мой василевс уцелел на боевом поле, – она положила руку туда, где билось его сердце. – Господь, которого поминаю в душе, Он – Всемогущий, Он вдыхает жизнь и отнимает, Он управляет её течением.
   – Если сотни мулл всей округи делают то же самое, и ничто не спасает народ от разорения, Шахразадэ, это называется пустословием. Мало кто прислушивается к этому, а военачальники тем более; доверять муллам – удел простых воинов или горожан, они дальше полёта стрелы ничего не видят.
   – Нет! Константинополь был однажды спасён Покрывалом Богородицы, с тех пор это великий праздник всех просвещённых народов.
   – Мы с тобой не в Руме, здесь центр Азии – пределы Востока, здесь мало кто слышал о том, что говоришь, а храмов ваших нет и в помине .
   – Но Вездесущий Господь может сохранить жизнь одного человека, где бы он ни просил, если Он увидит ценность творения для Господа. От тебя одно лишь нужно, чтобы ты верил Ему, поверил Господу, – жарко убеждала она.
   – Посмотри, какие у меня доспехи, – махнул рукой на развешенные железные латы и шлемы, мечи и сабли. – Лучший способ одолеть смерть, это победить в битве.
   Он и не заметил того, что этими словами подтвердил близкое начало вооружённой борьбы и тяжёлых сражений. Это и без подтверждения было известно, наложницы уже беспокоились о своей безопасности.
   – А кто из чиновников беседует с господином одалисок? – вдруг поинтересовался Повелитель. – Или бывает у порога гарема, не обращала внимания?
   – Тот, что ходит в зелёном расписном халате, бледный, сухой и крючковатый, чаще других торчащий по ночам у твоего ложа, он подробно записывает всё, что я рассказываю, и всегда смотрит на меня очень внимательно, – смеясь отвечала девица. – И кажется, ниже всех кланяется. От тебя, государь, этот хитрец прячет глаза.
   – А при свете лампад мы ведь не дадим ему возможности высмотреть лишнего? – предложил падишах, молниеносно произведя мысленное действие. – Будем беспечно щебетать как птички, договорились?
   Девушка сразу поняла серьёзность этого уговора: – Глухой узнает то, что услышит, а слепой – то, что поймает.
   – Где твои мечты и мысли, Шахразада, они со мной?
   – Любимый цезарь, с тобою все мои ночи и дни и судьба, возьми их, я вся твоя, – она вложила в свои слова столько чувства, что слёзы навернулись у неё на ресницах.
   – Давай махнём с тобой через Гиндукуш? – рука его притянула избранницу и лишила тонкого одеяния. – Там увидим рассвет, грядущий с вершин Поднебесной .
   Он коснулся раковины её ушей влажным кончиком языка и прижал к губам. Тело красавицы прильнуло к нему. В такие минуты голуби крыльями закрывают зеницы, облака покрывают лик луны, ветер улетает к звёздам.
   День давно уже гнулся к навечерию. Всё в солнечном мире имеет своё завершение, и только вечер оканчивается рассветом.
   Властелин вышел из сокровенных покоев, осмотрелся вокруг и выпустил прекрасную посетительницу: – До встречи под звёздным небом. Подумай, всё-таки, где лучше – на востоке или на западе?

_________________________________________
 Условно говоря: Мавераннахр – Средняя Азия; Согдиана – долина, область вокруг Мараканда (в древности государство); Афросиаб – возможно, древнейшее название крепости, города (Мараканда) или его первого правителя; несмотря на не вполне ясное и, видимо, более раннее происхождение, название оставлено.
Сульс (арабск.: сулюс –  ثلث‎) – способ художественного написания высокими, округлыми и переплетающимися буквами.
Надпись на грамоте — исторический документ.
Рум — Восточное название Рима.
Пергамен (pergamen) — материал для письма из выделанной кожи животных. Материал позволял писать с обеих сторон. Ещё: пергамент, пергамон (Πέργαμον).
 Восточная империя — В данную эпоху имела место так называема Латинская империя, существовавшая в короткий период 1204 – 1261 (или: Латинское государство в Константинополе, Латинская Романия, Imperium Romaniae). Со времени захвата Константинополя крестоносцами в 1204 году, город был столицей Латинской империи.
 Рукав Святого Георгия — современный пролив Дарданеллы.
 Василевс — государь.

. . .

Глава 13 Не повредит Господь виноградной кисти, наполненной соком.  

   Когда солнце едва достигло полуденной вершины своего движения, Шахразада заглянула на задний двор и направилась к конюшне повелителя. В это время на задворках никого не бывает. Она же любила животных и приносила иногда что-нибудь лакомое. Любимый кохлани – личный гнедой жеребец повелителя, на котором она перемахнула через загородку левады, и подаренная эмиром Басры породистая золотистая арабка содержались в соседних стойлах недалеко от входа.
  Сегодня, подойдя к денникам, девушка заинтересовалась тем, что в крайнем от входа отделении стоит незнакомая кобыла – невысокая и сухая, рыжей масти. Это слегка удивило: последние недели падишах отдавал лишних лошадей кому-нибудь под разными предлогами. Порадовала животных парой принесённых яблок, легко хлопнула коня по холке, и забралась наверх, где были навалены кучи сена. Что-то подсказывало ей быть осторожной.
   Не долго она наслаждалась одиночеством. Шаркающей походкой вошёл конюший и принялся седлать незнакомку. Девушка замерла, боясь раскрыть своё присутствие, одновременно наблюдала сверху за происходящим.
   Конюх одел сбрую и исчез. Тут же появился визирь-казначей, неся угловатый свёрток, тяжёлый и похожий на завёрнутый небольшой ящик. Быстрым шагом прошёл к дальней стене, повертел головой, после чего шагнул к новой арабке и поправил снаряжение. Кобылица не показала испуга, видимо, привыкла к нему. Казначей положил короб на круп и навьючил, под него всунул толстую подкладку, а сверху накрыл чем-то вроде старого халата. По всему заметно было, что собирается ехать с грузом, и явно старается сделать неприметной свою поклажу.
   Чуть позже в помещение вошёл падишах, немало удивив и насторожив Шахразаду. Недолго наблюдал со стороны, наконец, спросил: – Здесь никого постороннего нет?
   – Я заглянул во все выгородки, там только твои скакуны, падишах. Грамоты на проезд при мне, ларец – вот, привязан.
   – До пограничной сторожевой башни, даже рысью, доедешь завтра к сумеркам. За рекой найдёшь тропу, дальше – по пустыне. На девятый день к полудню будет лёгкий перевал. Прикрытие до спуска в долину обеспечат охранники, там они остановятся. Ты уже должен быть одет как одинокий путешественник, едущий по своим делам. Оттуда поедешь один. Спустишься с гор, где-то на дороге перед степью будут проходить купеческие ватаги. Спросишь или разыщешь Ардалана, узнаешь его по лиловому пятну у левой ноздри. Он – хозяин каравана, человек, который меня не подводил, отдашь ему вот этот перстень. Пусть проводит до Раги Мидийской. Остальное, надеюсь, не забыл. Да торопись, дел ещё много.
   – Будь уверен во мне, падишах, приказ будет выполнен. Рассчитываю возвратиться до осенних снегов.
   Омид приторочил ещё один лёгкий и пухлый мешок. Взобрался в седло и выехал на дворовую брусчатку.
   Падишах подошёл к своему кохейлану, погладил его, затем осмотрел золотистую арабку. Неторопливо двинулся к выходу, но оглянулся, увидел стремянку, ведущую на полати, быстро взобрался по ней и позвал: – Шахразада, ты где? Вылезай!
   – Мой господин, я не прячусь, я лежу на копне, совсем рядом, – казалось, жизненный путь её покачнулся и повис на волоске, но голос оставался спокойным. – В глазах моих нет ни страха, ни лукавства, а есть только любовь и желание разделить твою долю.
   – Если бы визирь тебя заметил, не миновать немедленной смерти. То, что подсмотрела сейчас, сугубая тайна, во дворце лишь единицы из многочисленной знати смутно догадываются об этом. Никто из них не прислушается к твоим оправданиям. Для этого есть множество веских причин, – падишах произнёс это столь внушительно, что стало понятно: даже его власти не достанет, чтобы уберечь её.
   – Как сладкое вино из потаённых цесарских запасов я буду пить вместе с тобой одну чашу судьбы, и я верю – мы преодолеем всё, и Ты победишь в сражениях. Ты – возлюбленный цезарь, и нет подобного между мужчин и среди воинов, – Шахразада уже не сознавала, о чём говорить, чтобы спасти себя, интуитивно пытаясь найти верные выражения. В памяти проносился намёк на какую-то скрытность, но смысл её не доходил до сознания.
   Падишах почувствовал это недоумение и смотрел, разгадает ли она суть произошедшего или нет. Ему не хотелось посвящать многих в самые сокровенные секреты, тем более, что девица – сосуд ненадёжный, при первом же испытании разольётся. Вспомнил остроту её мысли, способность видеть развитие событий, понимание его чувств и намерений.
   Она же прижалась щекой к коленям падишаха и вложила в слова столько внутреннего переживания, что слёзы мольбы навернулись у неё на ресницах.
   – Великий правитель, с тобою моя жизнь и душа, возьми их, я вся твоя. Почему, почему жажда взаимности всегда идёт по грани гибели, это тоже обычай гарема? – она искала хоть малого участия в её рассуждениях.
   – Не место обсуждать это, и не сей час, – падишах поставил её на ноги. – Ведь помнишь, что если нас проследят вне ночного ложа в обстановке страсти и нежности, мне придётся приставить охрану, хотя это не спасение. Внезапно может войти какой-нибудь дворник, и к ночи придворную челядь будут сотрясать слухи и склоки о том, что подкарауливаешь меня, соблазняешь и склоняешь к зависимости. И намереваешься завладеть и свободой, и мыслями, и подчинить меня.
   – Маленькой птичкой вылетит моя душа и прикоснётся к твоей… И прижмётся ещё крепче, чтобы вдвоём встретить самую страшную беду. Не сомневайся во мне, я не покину моего государя, и ни одно слово не слетит с моих уст, даже под пытками.
   Шахразада чувствовала, что падишах ищет взаимности и поддержки, нуждается в надёжной душевной опоре. Речи её обратили внимание властелина на трогательную женственность: очи, которые она вскидывала, не смея поднять, светлые кудри, крепко подвязанные платком, но выскочившие наружу, прямой и узкий стан, белые руки и округлые плечи, отзывчивые его прикосновениям. Пришло ему на ум, что эта прекрасная лань и вправду достойна быть рядом, а может, и знать немного больше, чем ей уже известно. Что растопило сердце повелителя? Возможно, тепло её дыхания, биение горячей крови в стройном теле, жаждущем жизни. Искренность, убеждённая самоотверженность и уверенность во взглядах и чувствах. Она действительно предугадывала пределы его воли. Не по-женски сообразительна и развита, ни одна одалиска в сравнении с ней не могла блеснуть ни разумом, ни умением. Быть может, это птица с сильными крыльями…
   Правитель удивился тому, насколько невольно близка Шахразада, чтобы понять происходящее. Вот-вот сама сделает выводы, и, наверное, будет просить о каком-либо соучастии или содействии в собственных делах. Спустился по лестнице вниз и поддержал её, идущую следом. Вокруг было по-прежнему тихо и пусто, но эта безжизненность могла быть неожиданно нарушена.
   – Как ты пришла сюда?
   – Я прошла с женской половины через всё здание.
   – Тогда возвращайся тем же путём, а я выйду на парадное крыльцо, там уже наверняка кто-нибудь требует допустить ко мне.
   Приоткрыл дверь, и она проскользнула в тёмный коридор сераля. Шахразада шла в темноте; смятение и недоумение преследовали её: догадался, что я наверху! Отчего в таком случае, не обнаружил меня сразу, а сначала отправил казначея? Куда тот поехал? Что за сокровенность, о которой обмолвился? Постепенно успокоилась и подумала, что лучше не мучиться догадками, и ждать, когда недоразумение само разрешится.
Добралась до запретного крыла и вошла в спальню. Сомнения в завтрашнем дне терзали её. Обстоятельства произошедшего привели к мысли о несчастливом конце ближайшим утром.
   – Нет, Господи, Промысел Твой – иной. Закону погибели не преодолеть любви, потому что она с Тобой. Разве Ты разжёг в падишахе ненависть ко мне, или нелюбовь, или безразличие? Отнюдь нет. Знамя его надо мною – любовь. Не повредит Господь виноградной кисти, наполненной соком, – заключила красавица свои размышления.  Налила из кувшина воду в огромную пиалу для умывания, разделась. Прохладным водопадом освежила виски чела своего, груди, похожие на раскинувшиеся в степи холмы. От позвонка к позвонку побежал ручей, омывая лопатки, и мелкими волнами окатил бёдра, словно столпы белого камня, и скатился к мягким стопам с изящными пальчиками. Ни к чему пыль с полатей нежной деве, тем более, что близится вечер и недалека пора звёздного рассказа. Неторопливо выбрала вечернее одеяние и паволоку: халат с персидской вышивкой и просторную, прозрачную, будто паутинка, китайскую накидку, покрывавшую стан почти до пола. Осталось подобрать ненавистные, но обязательные, шаровары. Вскоре солнце зашло за горизонт, и Шахразаду позвали в покои падишаха.

_____________________________________ 

Дворник — придворный служащий. 

. . .

Глава 15 В покоях и дворцах правителей недолжно быть глухих помещений.

   С первым лучом солнца Шахразада прекратила дозволенные речи, сомкнула уста и отправилась в свои покои. Она умылась и прилегла на постель – усталость сморила её. Однако дневной сон ночной фиалки короток, и никто не ведает, что может прервать его. Немного прошло времени после полудня, как заглянула Дария и глухо сказала: – Шахразада, ты слышишь меня? Вставай! Никуда не уходи из спальни, скоро пригласят к Великому господину. Будь готова.
   Девушка задумалась, не зная, как понимать сказанное. Железный тон наставницы гарема наводил ужас. Что бы это означало? Всё, конец белому свету? Её красота больше не нужна, и от неё хотят избавиться? Почему нельзя уходить даже из спальни? Вельможа, стражник – любой, кто с саблей на боку, мог не задумываясь полоснуть по горлу, после чего бренное тело отволокут в дальний угол, кое-как затолкают в мешок, кинут на повозку, и поминай как звали. Был бы лишь благовидный предлог, чтобы блеснуть клинком. Вполголоса стала творить молитву ангелу-хранителю, её с детства читала на память. Постепенно успокоилась, ведь она изначально пришла в запретные покои, глядя смерти в лицо. Но что такое девичья дерзость в сравнении с мрачными глазами палача?
   Вот занавеска вновь распахнулась, и железная госпожа, не заходя, тихо произнесла: – Выходи, пошли за мной.
   Необычная тишина была повсюду, палаты сераля тоже удивили своей пустынностью: ни вельмож, ни сторожей. Даже чёрный евнух куда-то исчез. Казалось, что в огромном здании только двое человек идут куда-то по своим делам.
   – Не сюда, нам в Восточный зал, – сказала Дария, заметив, что девица собирается повернуть в боковой проход.
   Всё-таки стража выставлена у входа. Чертог был значительно большим, в сравнении с Красным зальцем, где она уже как-то бывала. По южной стороне суфа расширялась, над нею росписью царский приём с царём, восседающим на престоле. Поверх суфы лежал широкий ковёр; ещё один, огромный, покрывал центральную стену, здесь находился трон. Справа от падишаха, перед суфой, поставлено кресло на малом ковре, а рядом с ним низкий столик с фруктами на блюде. Между местом, где сидел иноземец, и царским седалищем горели два светильника на невысоких ножках. По левую руку от падишаха и чуть позади него виднелось ещё одно сидение. Падишах располагался так, что смотрел сверху вниз на своего собеседника.
   – Повелитель, вот Шахразада, – с порога произнесла управительница, войдя с поклоном, и тихо добавила в сторону: – Подойди и приветствуй Владыку.
   – Ты свободна, Дария, жди её возвращения в закрытом крыле, – отвечал падишах. Он дождался, пока закрылись массивные двери, и жестом приказал девушке подойти.
   – Приветствую, о Великий цезарь, – произнесла она и замолчала, ибо не находила, что ещё возможно сказать.
   Когда вошедшая приблизилась, падишах обратился к гостю: – Дорогой и многочтимый Гонза! Шахразада хочет выслушать твой рассказ.
   Иностранец поднялся со своего кресла и поклонился в пояс: – Милостивая госпожа, примите моё почтение!
   Красавица догадалась, что речь о ней уже заходила, видимо, властелин уведомил гостя, что будет его слушать в её присутствии, поэтому столь кратко представил. Подчиняясь его взгляду, взошла на суфу и возсела на приготовленное место.
   – На востоке, в степях Монгал, есть некий властитель – сильный и удачливый хан, он именуется Чингис, – иностранец медленно подбирал и произносил слова и выражения, но чувствовалось, что языки Азии ему знакомы. – Родился он, сжимая в правой руке запёкшийся сгусток крови, величиною в палец. Когда он был молод, у него лошадь была голохвостая и со ссадинами на спине. Со временем он научил своих пастухов воровать и грабить добычу. Он долгие годы ходил в соседние земли и присоединял к своим владениям кого только мог. После многочисленных набегов ему удалось покорить всех соплеменников, коих он сделал рабами. Затем подчинил бесчисленные китайские поселения и частично окраинные провинции. Сейчас он стал всеобщим властителем в степи.
   – Как долго, любезный Гонза, ты жил среди этих дикарей и как удалось уцелеть? – спросил падишах. Он всматривался в глаза путешественника и пытался понять, насколько правильно он его понимает.
   – Три года пришлось мне со спутниками кочевать вслед за стойбищем этого завоевателя, а спасли меня, скорее всего, дары для него от нескольких государей, живущих на севере италийских земель, их дружественные письма понравились ему. Последнее значительное событие, что довелось мне лицезреть, это собрание наследников предводителя более девяти месяцев тому назад, где едва не подрались двое старших его сыновей из-за наследства. На это собрание Чингису привезли голову кара-киданьского царя Кужлука, её вытряхнул из мешка прямо под ноги победивший военачальник. Там же они решили начать поход к западным соседям, временно оставив китайские города.
   – Как думаешь, долго ли будут они собираться? – падишаха интересовали сроки и непосредственные действия хоть и отдаленного, но опасного соседа.
   – Основная трудность похода огромного войска – выносливость лошадей, думаю, все тёплые месяцы они пасли и откармливали их.
   – Что ж, многоуважаемый путешественник, твой рассказ был интересным. Скажи мне, в твоей стране ты сможешь представить наших послов вашему царю или хотя бы обеспечить им безопасное проживание?
– Многомилостивый падишах, я нахожусь в близких родственных отношениях с самим дожем и многими знатными семействами и всегда буду готов принять и оказать поддержку твоим посланникам, как в Светлейшей республике, так и в Константинополе.
   – Многомудрый Гонза, хоть и случилось с тобой опасное недоразумение по дороге домой, но в подвластных мне землях нападение не повторится. Кроме прочих мелких подарков, дарую тебе полотно малинового бархата и короб лучшей бумаги. Прикажи своим людям немедля забрать их на заднем дворе. И ещё: вот кольцо индийских мастеров, в Согдиане всякий военачальник, увидевший его на твоём персте, окажет помощь.
   Посол, приняв дары, отблагодарил падишаха, поклонился и, пятясь, вышел. Падишах же остался сидеть в размышлении. Дева молча ожидала его решения, ибо что можно сказать властелину в момент размышления?
   – Ты всё слышала, Шахразада? – голос его прозвучал в пустом чертоге неожиданно и грозно. – Всё, что он рассказал, поняла ты?
   – Единственный мой защитник, ты ждёшь нашествие в ближайшие месяцы? – душа её была готова на всё, только бы не вторжение, оно нарушит весь привычный уклад жизни, пусть и протекающий под знаком смерти, которую ожидала с каждым рассветом, но ведь к этому она уже привыкла и приспособилась обманывать её.
   – Больших военных действий возможно избежать при условии мудрой политики, – падишах размышлял вслух. – Если собранное нами ополчение будет разбито монголами, то всех, кого враги сумеют поймать, они вырежут или обратят в рабов, остатки рассеются по дальним городам и селениям. Повторные сборы для военного сопротивления станут невозможными, точно также как невозможным станет и заключение мира с ними. Но это уже во власти Хорезмшаха и моего старшего брата, они решают вопросы отношений с восточными соседями.
   Красавица встала вместе с падишахом. Он подошёл к ней, взял за плечи и произнёс: – Я не хочу тебя потерять, даже ценой своей гибели – ни в сражении, ни в результате заговора или измены. Кроме поражения в битве нам с тобой ничего не грозит, разве твоя ошибка.
   Избранница не заметила, как оказалась прижатой к огромному ковру, висевшему за спинкой престола: – Моя ошибка? Только скажи, что мне сделать, где я могу ошибиться? Сердце души моей! Не дай мне попасть в сети козней сераля, не верь ни одному слову обо мне, если оно не из моих уст, умоляю тебя!
   Кажется, опять она говорила невпопад и вдруг почувствовала всю необычность напряжения, охватившего властелина, и не знала, что делать, простое растирание здесь неуместно: это не было ежедневным утомлением от докучливых советников или осмотра войска. Это была тяжесть неба, давившая на голову монарха. Девушка разгладила ему веки, обняла шею ладонями и опустила их на плечи: – Где твои крылья, о Повелитель поднебесной, понеси меня, куда хочешь.
   Её платок и накидка оказались излишними, пояс и чалма падишаха аккуратно свернулись на троне. Держась за плечи господина, подняла ноги, обняла ими Возлюбленного и прижала к себе. Падишах отпахнул край ковра, и они в обнимку шагнули в незапертый потайной проём, скрытый ковром и расположенный прямо позади престола. Там была небольшая келья, сундук с лежанкой и ковриком, видимо, для отдыха.
   – Я твоя свободная пленница, а ты ненаглядный Властитель моего сердца, прижмись ко мне, волшебный мой, нежный мой Господин, – она откинулась назад, чтобы упасть на диван. Он отпустил её медленно, потом вновь подхватил, и они полетели над дворцом, садом, над Маракандом, выше всей Согдианы, через долины, через Гиндукуш, Босфор…
   Истома овладела обоими, и они вернулись в потайную клеть за центральной стеной Восточного зала.
   – Открой ковчег и налей гранатового сока из кувшина, – он отпил из пиалы и легонько приобнял её. – Этот венецианец был отбит у монгол моими разведчиками в стране кара-киданей. Хан, о котором он рассказывал, отпустил его на родину и дал в сопровождение конную охрану, но их вожак заподозрил, что в его караване есть краденое, и недалеко от наших границ решил ограбить и умертвить всех. Бедняга уже был связан вместе со спутниками, когда подоспел мой отряд. Я вернул ему все ценности и прибавил много своих, сегодня он получил от меня в дар новую жизнь.
   – Почему такая тишина в запретной половине и во всем серале? – немного погодя, поинтересовалась красавица. – Когда я шла в сопровождении Дарии, всё живое как будто вымерло.
   – Госпожа гарема, как видишь, хорошо делает своё дело – обеспечила полную тайну, она – верный человек, моя тётка по матери, её младшая сестра, единственная чудом сохранившаяся из кровных родственников. Кстати, тайной была и эта беседа с венецианцем, если кто-то со стороны узнает о нём, ему грозит повторное похищение. Он уедет сегодня в ночь с охраной, надёжными воинами. За хорасанским нагорьем помогут другие.
   – Ой, что это? – девушка невольно спросила, посмотрев в дальний угол. – Здесь есть ещё дверь?
   – Э, Шахразадэ, какая ты наивная, – падишах засмеялся. – В покоях и дворцах правителей не должно быть глухих помещений, отовсюду должен быть тайный выход. И оружие про запас, – добавил он, закрывая сундук. – Идём, я выпущу тебя. Тётушка ждёт в женской половине, по дороге ты никого не встретишь, иди спокойно.
   Ночная фиалка прошла мимо охранников, стоявших по обе стороны дверей с обнажёнными саблями наизготовку, и быстро зашагала по проходам в направлении женской части здания. Солнце уже потускнело, приближалась ночь, её скоро позовут в покои падишаха.

. . .

Глава 17 Сказочные ночи отныне остаются в прошлом.

   Едва край солнечного диска коснулся горизонта, и первые тонкие лучи разбежались по лицу земли, падишах поднялся с ложа, накинул халат и направился по делам. Как и всегда, кинжал, пояс и чалма догнали его. Три восхода подряд собирался Совет. Визири быстрыми стрижами вылетали из его дверей по заданию властелина и возвращались с докладом. Приезжали послы, вестники, приходили предводители городских общин и ремесленников. В серале была видна суета и спешка, каждый был озабочен выполнением своего дела.
   Шахразада обратила внимание, что Главный визирь появлялся пару раз на пороге гарема и о чем-то беседовал с Дарией. После их переговоров вместе с ним исчезла одна из наложниц, а госпожа отнесла к себе увесистый мешок, хрустящий монетами. Впрочем, вскоре новым Главным визирем стал Омид, ранее бывший визирем-казначеем, так распорядился Падишах.
   На пятнадцатое утро с того дня, как падишах вернулся после осмотра войска, девушка, прекратив дозволенные речи, отправилась в свои покои. В глубине гарема начала просыпаться будничная жизнь, неторопливая и никчёмная, похожая на дремоту. Одалиски приступили к утреннему омовению. Чёрный евнух вошёл в спальню господина для уборки.
   Советник, подойдя к женской половине, увидел на пороге падишаха, направляющегося в диван, поклонился в пояс и произнёс:
   – О, Властелин! Со сторожевой вышки на востоке пришёл сигнал о том, что к нам скачет посыльный с важной и срочной новостью.
   – Встретишь его. Позаботься, чтобы он ни с кем не пересекался. Возможно это от брата нашего Джалал-ад-Дунийа, приведёшь его в Восточный зал, – распорядился повелитель и направился в диван. Время двинулось к полудню.
   Шахразада села в мягкое кресло по левую руку от падишаха и стала смотреть перед собой. Огромные двери отворились, и вошёл Главный визирь, позади него шаркающей походкой шёл человек, явно уставший от многочасовой скачки.
   – О, Великий падишах, перед тобой Григорос Хадзис посол из румийской страны, – объявил советник и встал между ним и падишахом, держа какие-то свитки.
   – Из какой ты страны, и кто у тебя государь? – поинтересовался правитель.
   – Автократория Никейас, мой господин Феодор, именуемый император ромеев, он снарядил меня в Хорезм для заключения союза и просьбы военной помощи в его борьбе с Андроником из Трапезунда. Целый год я жил при дворе славного хорезмшаха Мухаммеда, который обещал дать вооружённый отряд. Сейчас же возвращаюсь к своему автократору .
   – Почему ты так спешишь, и что за срочные сообщения ты везёшь с собой? – вопросил его визирь.
   – Да простит Великий василевс мне сбивчивый рассказ, но случилось следующее. Монгольский хан Чингис хотел заключить мир и отрядил послов к Хорезмшаху, а затем и богатый купеческий караван в города его. Однако эмир Отрара схватил и обезглавил купцов. Затем слуги второго Искандера , разыскав послов Чингиса, одному отрезали голову, а остальным бороды. Теперь война Хорезмшаха с монголами неминуема и надежды на помощь его войска больше нет, я спешу донести это известие своему императору.
   – Если ты попадёшься воинам Великой империи, тебе не сохранить свободы и не сносить головы, – падишах сделал вывод, однако вопросительно смотрел на грека, ожидая, что он скажет. Грек же молчал, уставившись на визиря.
   – У него есть проездные грамоты, с ними пограничные отряды Румского султана пропустят, как он надеется, – проговорил вместо него визирь. – Однако его расчёты напрасны. Нет согласия между Султаном и Мухаммедом, они во вражде уже несколько лет. Только твоё влияние, Великий падишах, поможет избежать ему ареста приграничных разъездов Румских, с которыми мы в дружбе.
   – Мы тебя не задержим при условии, что ты немедленно отъедешь в Раги Мидийские к эмиру Ясмену, передашь от меня письмо и расскажешь о том, что видел. Омид, подготовь послание и пусть сразу отправляется через ворота юго-западной башни с надёжным сопровождением, – правитель, не обращая внимания на благодарности и поклоны гостя, уже повернулся к избраннице: – Твое знание румийской речи всегда может пригодиться, этот бедняга с трудом подбирал слова.
   – Вот и вечер близок, и я рада, мой Цезарь, что рядом с тобой, – отвечала красавица. – Греческий язык мне хорошо понятен, но мне ясно и то, что война неизбежна.
   – Да, теперь неизбежна, упования на хотя бы плохой мир не осталось.
   Повелитель уже собрался покинуть трон, как вдруг вошёл только что ушедший визирь и доложил, что посланник прибыл и просит принять.
   – Великий господин, твой брат Джалал-ад-Дунийа передаёт привет и свою любовь. Он приказал мне на словах рассказать события последней седмицы и милостиво просил определить скорейшие действия.
   – Говори, – сказал падишах. Главный же визирь сел рядом на невысокую подставку.
   – Три дня назад монголы приблизились к нашим границам, их встретили воины Мухаммеда. Конница их подобная горным потокам была остановлена нашими доблестными воинами. Когда центр и правое крыло были потеснены, на левом блистательный Джалал-ад-Дунийа ринулся в бой, расстроил вражеские ряды, сбил под копыта их знамя и принудил бежать, обрушив на них мечи мщения. Наши воины отсекали их лошадям концы шейных вен, пойманным отрубали конечности и вбивали в уши колья.
   – Что же заставило моего любимого брата отослать ко мне вестника без описания столь героической победы? – недоумевал властелин, понимая, что основное посланец ещё не сообщил.
   – Тебе известно, Великий падишах, что треть войска царя Хорезма состояло из наёмников татар. Наутро, при разделе добычи, они затеяли спор, началось из-за какого-то коня, злоба их распалилась до крайности. Как ни старался Джалал-ад-Дунийа ублажить их, на предложения союза они ответили ненавистью и покинули Хорезмшаха, перейдя в стан врага. Поэтому его конница на треть убавилась. Брат твой Джалал-ад-Дунийа – преемник и правая рука Царя царей, он не настаивает, но надеется, что ты самостоятельно примешь верное решение, что тебе делать.
   Падишах показал жестом в сторону Главного визиря: – Возьми письмо моему любезному брату, немедленно садись в седло и доставь как можно скорее.
   Гонец взял грамоту и с поясным поклоном вышел из залы, не оборачиваясь спиной.
   – Омид, прикажи разжечь огонь на северной башне.
   Главный визирь ушёл, воцарилась тишина. Падишах приблизился к девице и протянул свою ладонь: – Пойдём, мои покои ждут чудесную фиалку. Впредь никто не будет записывать твои истории, и одалиски нисколько не опасны. Сказочные ночи отныне остаются в прошлом.
   Девушка не знала радоваться ей или горевать, она понимала, что произошло нечто, изменившее бытие дворца, его стержневую ось, и пыталась понять смысл произошедшего изменения.
   С последним лучом Шахразада вошла в чертоги падишаха вместе с ним. На вселенную опустилась холодная безлунная ночь, полная тревожных ожиданий. Но в заповедном крыле сераля, в сокровенных палатах падишаха, на подушках его ложа возгорелась жизнь: неутомимое содрогание тел, чуть слышный шепот и шорох покрывал. Ни нашествие, ни тревоги, ни витающая вокруг смерть не могли остановить непосредственного проявления человеческой близости. Созвездия плыли по небу. С обратной стороны лица земли солнечный диск катился к восточному краю горизонта. Ещё одна капля времени падала в бездну.

_____________________________________ 
Автократор - Aὐτοκράτωρ – император, самодержец.
Искандер - одно из наименований Хорезмшаха, то есть второй Александр (Македонский).

. . .

Глава 18 Скоро находиться здесь будет
опаснее всего. 

   Золотой луч тронул нежные ланиты красавицы, и она открыла глаза. Утренним лепестком возлежала Шахразада на огромном ложе и вспоминала последние часы прошедшего вечера.
   – Где же падишах? – подумала дева и осмотрелась. Всё было как обычно – зелёные шёлковые пуфы и жёлтые одеяла, багровые ковры на полу, фарфоровые расписные пиалы словно замерли от века; однако некоторые мелочи говорили, что он ушёл рано, возможно, ещё до восхода. Проснувшись поутру, всегда подходил к конторке, стоявшей близ ложа, просматривал запись грядущих дел и отмечал важные, сегодня же конторка была нетронута. Девица вышла из царской палаты и направилась к себе.
   Гарем начинал шевелиться, в её покоях была Парвэна, ожидавшая с завтраком и горячими углями, согревающими воздух.
   – Госпожа сказала, что царь поднебесной ещё затемно уехал, – произнесла одалиска. – Наверное спешит на помощь своему брату Джалал-ад-Дунийа.
   Красавица только теперь догадалась, что его приказ разжечь огонь на северной башне был сигналом к выступлению, он же поспешил догнать войско. И уже далеко и неизвестно, когда вернётся и вернётся ли? В далёком прошлом матушка всякий раз при отъезде отца с посольством или купеческим караваном брала псалтирь и читала одни и те же песни. Девушка помнила их на память, она оставила спальню и пошла в залу с видами на восток.
   Светило не успело подняться до полуденной высоты, и потому сверху виделось, будто поднебесная ещё спит. Красавица опустилась на колени и стала смотреть в точку, над которой много раз наблюдала разгорающуюся зарю. Губы шептали слова молитвы, в мыслях же просила одного – уберечь любимого от погибели:
   – Господи! Пошли ангела в помощь ему, пусть он своими крыльями укроет его от стрел смерти и вражеского меча. В Твоей воле судьба всякого человека, продли век ему, а я приведу его к Тебе по Твоей воле. Каплей сладчайшего нектара в ладонях ангела будет его душа пред очами Твоими.
   Она не заметила, как слезы потекли из её очей, мысли ушли в сторону, навалились раздумья: – Победить монгольское полчище, преобладающее в числе и силе, немыслимо. Да, воля Всевышнего направлена на победу одних и поражение других. Но живот! Всего только одно дыхание жизни сохранить!
   Десять дней подряд прекрасная фиалка не выходила из запретного крыла и каждый рассвет встречала в дальнем, всеми забытом зале. На одиннадцатое утро, ещё не успев дочитать песни, подняла веки и увидела пятнышко тёмного тумана, поднимающегося на краю неба.
   – Парвэна! – крикнула задворенку. – Быстро за мной!
Они выбежали из здания, обошли его и поднялись на заброшенную смотровую площадку.
   – Вон, что там совсем вдалеке на вершине пригорка?
   – Кажется, какая-то высокая постройка горит.
   Вместе с услужницей кинулась во дворец. Стража стояла повсюду, но их пропустили. Как только появился Главный визирь, подошла к нему: – Омид! Дозорная вышка в клубах дыма, что произошло?
   – О, госпожа, пойдёмте и рассмотрим со старинной стрельницы.
   Едва подошли к ступеням проёма, ведущего наверх, спутник сказал: – Пусть прислужница останется у входа.
   Советник долго и внимательно всматривался вдаль, потом произнёс: – О, боюсь, что дым – вестник беды. Чёрные клубы сообщают о поражении, на оголовке вывесили отрез малинового бархата, значит, что-то случилось с самим падишахом. Нужно дождаться гонца, он уже в пути и расскажет подробности. Я заслушаю его доклад в Вашем присутствии.
   Избранница вернулась и стала ждать, когда позовут в диван. Места не находила, ломала руки, бралась вспоминать молитвы, однако ничто не шло на ум. Наконец, дождалась – её пригласили в Совет. Позвала служанку и отправилась в сераль.
   Чиновник был не один, доклада еще не было, ибо он сдержал обещание дождаться девушку. Она поняла, что сидевший в углу, запылённый, весь в грязи незнакомец – из близкого окружения властителя.
   – Госпожа, вот Умар ад-Дин, малик телохранителей Великого падишаха, он расскажет нам о событиях, коим был свидетель.
   Начальник личной охраны падишаха говорил уверенно, было ясно, что рассказ его не выдумка, что положение дел действительно было таковым: – Всем известно, что хорезмшах Мухаммед принимает решение, которое первым пришло ему в голову, он упрям и непредсказуем, жалованье не платит, от того организованность его воинов слабая. Он переоценил свои силы и решил сразиться в лобовом столкновении, вместо того, чтобы дать ратникам отдохнуть в горах и найти удобное место против превосходящих туменов монгол, что мы ему советовали. Чингис же очень осмотрителен, он выбрал лучшую позицию, ещё до рассвета его посланники перекупили несколько сотен всадников, которых Мухаммед держал без денег, посреди сражения они перешли на сторону врага. Полки Мухаммеда были разбиты, сам он бился врукопашную и был взят в плен. Спустя сутки после битвы, при свете луны мы поймали татарина, разведчика, у него выпытали, что Хорезмшах, закованный в цепях, лежит у ног Чингиса, жена Мухаммеда подает хану обед, её насилуют прямо у него на глазах. Монголы отрубили головы убитых от их туловищ и сложили в кучи.
   – Что наши полки и повелитель? – визиря интересовал ответ на другой вопрос непосредственно из уст начальника охраны падишаха.
   – Наша пехота, лучники и конница были на правом крыле и не были полностью разбиты. Лошади монгол были напуганы рёвом разъярённых слонов и долгое время боялись атаковать. Всё же вражеские стрелы ранили некоторых, и слоны вышли из повиновения. В мои задачи входила безопасность шатра и самого повелителя. Чтобы обозначить отступление, он велел подрубить шатёр и поджечь его. Наша рать начала отходить, но налёт врага рассеял многих, падишах с конным отрядом бросился отбивать. Это было на закате. Мы пытались разыскать повелителя во тьме, но неудачно. Спустя две ночи, когда монголы ушли с поля боя, наши люди нашли сгоревший шатер и перевернули груды мертвецов. Тела падишаха никто не видел. Долго задерживаться было опасно, там рыскают их разъезды, ищут, что подобрать с погибших. Вот такой отряд нам и попался. Все, кто из наших остался в живых, собираются у ближней сторожевой засады, оттуда день-два пути, и будут у крепостных стен.
   – Как ты думаешь, что с падишахом? – визирь и сам видимо предполагал ответ на этот вопрос, спросил же ради сидящей избранницы властелина.
   – У нас есть закон: только мёртвое тело может быть подтверждением смерти, всё остальное – оставляет надежду. У падишаха хороший конь, с хозяином или без него, он вернётся домой, в чужие руки себя не даст, и поймать его крайне трудно. Стража издалека узнает коня господина.
   – Умар, займись остатками уцелевшего войска, отправляйся к восточным воротам, когда соберёшь всех, доложи. Госпожа, думаю, Вам следует перейти к западной проездной башне, в походный дом падишаха, там будет самое безопасное убежище, – советник вышел и кликнул Парвэну, затем добавил: – Я лично провожу Вас туда ближе к сумеркам.
   Шахразада, слушая рассказ, сидела подавленная, раскрыв зеницы, бессмысленно глядела перед собой, не произнося ни звука, ни слова. Одалиска взяла за руки ошеломлённую хозяйку и повела в гарем. Только когда она переступила порог привычного жилища, понемногу очнулась. Воспрянув духом, прошла по женской половине: было тихо, невольницы забились по углам и испуганно ожидали своей участи. Чёрный евнух пропал. Девушка обнаружила, что спальня Дарии пуста, а войдя внутрь, удивилась: там было единственное в жилых помещениях окно на восточной стене, выходящее на лужайки сада и сторожевую сигнальную точку на горизонте. Причём строение было отсюда видно лучше, чем из зала. Вот откуда хозяйка получала сведения о происходящем, читать сигналы наставница, конечно, умела. Наверное, отъехала уже далеко, скарб у неё невелик.
   В сокровенных помещениях падишаха замки с сундуков были сняты, интересно, кто это сделал? Шахразада осмотрела книги, по-прежнему лежавшие на полках и кушетке, отобрала небольшие по весу и унесла вместе с родословной грамотой. Всё жилище в одночасье стало чужим и холодным. Скоро находиться здесь будет опаснее всего.
   Уже на закате пришёл Главный визирь, он ходил только с двумя верными охранниками. Они вышли во двор и приблизились к конюшне падишаха.
   – Госпожа, золотистая арабская кобыла по указанию Повелителя оставлена за Вами. Служанке сейчас приведут лошадь.
   Собранные всадники выехали через задворки и полупустыми проулками поехали к выезду из города. Там был устроен загон и стойла, за ними невеликое здание, оно и было походным домом государя. Визирь спешился, отправил Парвэну готовить постель и подошёл к благородной деве.
   – Господин приготовил Вам серебро и немного золота на случай непредвиденного отъезда, – отдал увесистую мошну и добавил: – И просил передать ещё вот это.
   Он протянул золотую печатку, какую девица всегда замечала у падишаха и с осторожностью снимала с его перста то в купальне, то в покоях.
   – Омид, говори правду, он что, в действительности погиб? Откуда у тебя его перстень?
   – Таких изготовлено всего три, ещё один у меня. Это – знак власти Правителя, его знают все посты до границы, стоит объявить: «повелением Великого падишаха» и показать начальнику стражи. Госпожа, я все дни буду в Совете, при необходимости отправляйте ко мне прислугу, и ни в коем случае не появляйтесь на улицах или рынках. Здесь стражники – надёжные люди.
   Последние замечания он произнёс уже сидя в седле, почти в темноте.
   Солнце закатилось, и Шахразада вошла в чертоги падишаха.

_____________________________ 

Малик - начальник.

Глава 19 И лишь твердь небесная помогала им.

   Ещё четыре утра солнце поднималось из-за восточной линии едва зримых скалистых гор, проходило по огромной дуге и опускалось за далёкой, размытой туманами нитью, темневшей на противоположном рубеже чаши Согдианы. Стража разрешала Шахразаде подниматься на смотровую площадку, возвышавшуюся над окружающей местностью, оттуда было видно во все стороны, но лучше всего на запад. Пустынная долина, поросшая чахлой травой и кустарником, пролегала до возвышенностей, по ней довольно широкая тропа, поворачивая на юг, извивалась среди камней и кустов. А вдали, где в пыльной мгле сливается небо с землёй, стояла едва различаемая дозорная вышка. За линией видимости, как рассказывали, нагорье, дальше – река, за которой начиналась пустыня на десять дней пути. И, если смотреть с ближайших вершин, то в сизой дымке виднелись снежные скалы, там, за перевалом, за горным переходом, простирался Сельджукский рум – империя сельджуков – враждебное Хорезмшаху государство.
   Через ворота западной проездной башни изредка проходили в основном купцы или ремесленники, торопящиеся по делам на рынки, или, наоборот, под благовидным предлогом выезжающие вон со всеми пожитками. Из-за полного отсутствия даже самых простых известий о военных событиях как от охранников, так и от проходящих под арками людей росло чувство тревожной неопределённости.
   Пятый по счёту рассвет принёс оживление на оголовке башни. Шахразада взошла наверх, и сигнальщик указал пальцем на северный край равнины. Там, на самом пределе видимости смутно угадывалась длинная полоска пыли. Это была монгольская конница, размеренно шедшая лавой, от одного края степи до другого. Всё живое, завидев издали идущий неспешной рысью конный поток, спешило к городским окраинам. Различались передовые отряды, скачущие в разные концы равнины.
   Сердце её сжалось: что судьба принесёт, неужели татарский плен? Господи! Любимый цезарь, что с ним? Сердце настаивало, что невредим, она не представляла небеса принявшими его, и воображала стоящим на земле и никак не на небе, и потому не верила в его гибель. Но почему от него нет вестей?
   Спустя день, к полудню, орда с шумом прихлынула к предместьям Мараканда. Главный визирь, управлявший обороной, всё утро распределял лучников по крепости, проверял заслоны и подбадривал всех:
   – Сколько бы их ни было, а ров, заполненный водой, им не охватить, их луки еле-еле добивают до крепостных стен.
   Повисла тягостная тишина. Всякая деятельность замерла, многие норовили взобраться на боевой ход, чтобы рассмотреть подошедшие тумены. Какое-то движение всё же происходило, поскольку к охране то и дело подъезжали гонцы с докладами и письмами. Все въезды в город были заперты и приготовлены к обороне.
   Однажды под вечер прискакал главный чиновник, ненадолго заглянул к стражникам и вошёл в покои Шахразады.
   – Да простит меня благородная госпожа за вторжение в её спальню, но обстановка требует того, – он взглядом показал на прислужницу. Шахразада догадалась, что её следует отослать из помещения.
– Парвэна, подай отвар гостю.
Одалиска вышла из помещения к походной кухне во двор.
– Городские общины ведут переговоры в обход воли повелителя и здравого смысла, надеясь на выкуп. Отказались вооружать ополчение, набранное, чтобы защищать их. Попытки найти мир и согласие бессмысленны, и переговоры вот-вот провалятся. Для того ли Чингис месяцы шёл в такую даль, чтобы забрать какую-то жалкую кучку монет в придачу к живому скоту? Ему нужно подчинение и всё богатство страны, лежащей перед глазами, только такую добычу его кочевники поймут и поддержат.
   Шахразада слушала и ждала новостей только об одном человеке, но советник ничего о нём не сообщал, наконец, она сама задала мучивший её вопрос: – Что-нибудь слышно о падишахе?
   – Великий правитель приказал мне в случае сдачи крепости или опасности захвата вывести Вас за её пределы и доставить в Раги Мидийские. Больше о его планах ничего неизвестно, но думаю, что при наихудшем исходе – пусть без войска – если сохранит себя, то намеревался отправить посланника или сам прибыть в Раги. Может быть, рассчитывал на помощь Ясмена, эмира. Так что в считанные часы ожидайте отъезда. Это всё, что предначертал о Вас Великий господин и о чём просил меня.
   – А куда направилась Дария? Туда же?
   – У Дарии появилась единственная возможность вернуться на родину, где-то на севере за Понтом. Властелин подписал и запечатал ей проездные грамоты. Как она будет добираться неизвестно, но Мидию ей не миновать.
   – А что же ты, Омид? – Шахразаде было любопытно, в какое место направит стопы старший из чиновников.
   – Мне надо отчитаться перед повелителем. Жена, наверное, уже добралась до Мидии, там моя родина, поэтому, если падёт Мараканд, двигаюсь тоже в Рей. А дальше – новая жизнь.
   Служанка вошла и начала разливать тёплую настойку, прошептав хозяйке: – Сторож наверху заметил, что вражеские дозоры снуют внизу под бойницами, выбирают слабину для нападения.
   – Омид, вокруг полно татар, как мы уедем отсюда? – спросила Шахразада.
   – Их лошади устали после битвы и перехода и не смогут догнать, если поскачем в карьер, иного способа вырваться нет, – он поднялся. – Госпожа, благодарю. Я должен следить за обстановкой и ожидать: вдруг подадут знак об открытии въезда посланникам хана. Вы же будьте готовы.
Шахразада распорядилась собрать вещи, которых у неё было всего два плоских мешка, уложенных так, чтобы, свисая по бокам позади седла, не мешали ходу.
   – Парвэна, ты приготовила лепёшки на пять дней? Закрой лицо, оставь только глаза, скоро отъезжаем.
   – Всё собрано и лежит у порога.
   При сложившемся положении дел оборону прорвут или, что ещё хуже, тайно впустят врага подкупленные предатели, тогда шансы на спасение улетучатся. Девушка решила не дожидаться захвата или осады укреплений, а выехать, не мешкая, до заката, с расчётом, чтобы до темноты отъехать как можно дальше и тем самым уйти от преследования.
   – Разыщи Главного, скажи, что мы выезжаем, таково моё усмотрение. Захочет, пусть присоединяется.
   Вдвоём потащили мешки в стойло, после чего прислуга убежала. Шахразада стала подготавливать животных: кто-то уже оседлал их, скорее всего по приказу начальника охраны. Вывела скакунов, чтобы прогулять хотя бы по узкому двору рядом с денником. Арабка словно обрадовалась тому, что о ней вспомнили, и, распушив хвост, пошла размашистым шагом. Когда разогрелась, повторила выгул с лошадью одалиски.
   Служанка где-то замешкалась. Только хозяйка отправилась на поиски, как наткнулась на спешащую навстречу Парвэну, осмотрела, проверила, насколько хорошо спрятан под одеждой кинжал.
   – Госпожа, татары навалили кучи хвороста сразу за рвом, перегородив дорогу. Выход закрыт.
   Шахразада поднялась на стену и увидела, что степняки суетятся вокруг наваленных куч какой-то дряни, собранной в ближайшей степи. Вернулась к загону.
   – Быстро садись верхом. Где визирь, ты нашла его? – поинтересовалась она уже в седле.
   – Говорят, что где-то близко, вот-вот прибудет.
   Шахразада проскакала вдоль одной улицы, вдоль другой, везде было безлюдно, пока не повернула в какой-то проулок, где наткнулась на советника, сидящего на рыжей кобылице, бывшей когда-то в конюшне правителя.
   – Омид, монголы перекрывают выезды, вот-вот разожгут костры напротив съездов, чтобы невозможно было вырваться, и явно собрались разорить столицу и всё царство. Мы на грани погибели! – последние слова она выкрикнула, несмотря на то, что тот был уже рядом.
   Втроём подъехали к закрытому створу. В образовавшемся коротком затишье со смотровой башни сообщили: – На северной наблюдательной площадке вывесили белую холстину!
   Визирь выхватил саблю и приказал начальнику стражи опустить мост: – Отправь пятерых воинов тотчас вслед за нами.
   Опускание моста через ров на выезде из города происходит со вниманием и постепенно, ибо тяжелы канаты и нескладны поворотные механизмы, для грузного полотна предусмотрено осторожное и точное попадание на опоры. Казалось, что скрипят врата вечности, приведённые в движение и неторопливо открывающие дорогу в грядущее. Трое верховых замерли. За спиной пристроились копейщики: старший охранник выполнил приказ. Вот-вот покачнётся и откроется створ ворот.
   – Парвэна, за мной! Держись левее, – крикнула, не оборачиваясь, Шахразада и пришпорила кобылу. Та с места пошла в карьер и вылетела в образовавшуюся щель. Три глухих удара по брусьям, золотистая арабка легко взяла наваленную кучу хлама и понесла в степь.

__________________________ 
Сельджукский рум - в начале ХIII века занимал большую часть Анатолии со столицей в городе Конья до границ современного Ирана.
Раги Мидийские - Библейское название города; в данную эпоху это был город Рей. Ныне находится близ Тегерана.

***

ЧАСТЬ II

Глава 20 Сон не приходит нежной горожанке в прохладной степи.

   Шахразада летела вскачь, не оборачиваясь: первые секунды побега дают право жизни и смерти каждому, кто сможет поймать удачу. Она уже давно выбрала отдалённую точку и теперь просто пустилась на юго-запад, туда, где из самой высокой стрельницы почти на горизонте виднелась среди холмов сторожевая постройка. Когда всадница почувствовала, что коням нужно дать передышку, то чуть замедлила скачку и оглянулась. 

Следом, на расстоянии полёта стрелы, шёл Омид, немного позади него Парвэна: – Кажется, не устроили погони. Просмотрели или заметили слишком поздно?
   – Наши копьеносцы задержали отряд, пустившийся вдогонку, – словно читая мысли, сказал, подъезжая, советник. – Но всё равно надо спешить. Монголы любят настигать по отпечаткам копыт. Если узнают, кто мы, отправят на поиски тысячу.
   Скакуны снова пошли быстрым ходом. До заката лучше уйти подальше: светило вот-вот коснётся кромки далёких гор и, когда скатится за неё, придётся продвигаться в потёмках. Всадники давали животным короткие передышки, переходя на бег, но арабские алькуюлы тем и отличаются, что выносливы в долгой скачке.
   Вдруг вдалеке справа показался вражеский разъезд, выскочивший наперерез и явно обнаруживший беглецов.
   – Около полусотни, – посмотрев в их сторону, подумала Шахразада. – Если идти прежним ходом, то пройдем линию пересечения значительно раньше, а по прямой не догонят.
   Облава растянулась полумесяцем по дикому полю с гиканьем и свистом, хотя очевидного приближения не было. Растоптанная полоса, которой придерживалась беглянка, выходила из равнины к нагорью. Небосклон уже потускнел: багровый диск глубоко погрузился в сизую пелену на его краю, спасительная темнота раскинула свои крылья.
   – Если продолжат преследовать, то встанут цепью и пойдут за нами, разыскивая следы, – размышляла про себя Шахразада, отпуская арабку мчаться так, как ей удобнее. – Значит, никакого покоя, только вперёд.
   С уходящими лучами она обернулась: алчущий корысти косяк заметно поотстал и тащился без визга, их небольшие кони выдохлись вместе с седоками, видимо жажда лёгкой наживы кочевника оказалась не такой горячей, как стремление к свободе каждого из спасающихся. Шахразада обратила внимание, что Омид шёл последним, наверное, перегрузил кобылу, и она устала.
   Чёрная тень упала на окрестную часть поднебесной и дальние пригорки, наступила непроглядная тьма, но они продолжали всё также идти, ускоряясь с резвой рыси в галоп, уже, правда, подступало утомление. Ближе к возвышенности, перешли на шаг и остановились.
   – Парвэна, ты слышишь меня? Ступай ко мне, – негромко окликнула Шахразада.
   – Я здесь, госпожа, – отвечала спутница, приблизившись спустя некоторое время.
   – А где Омид?
   – Отстал, а на скаку держался поблизости.
   Немного погодя услышали топот и поняли, что рыжая встала где-то неподалеку.
   – Омид, мы здесь, иди к нам, – позвала Шахразада. – Парвэна, посмотри, что там?
  Прислуга исчезла во мраке, хозяйка же смотрела на звёзды и пыталась разобрать, в каком направлении следует держать путь. Отдых, конечно, необходим, однако скакать придётся без остановок.
   – Госпожа, Омид ранен.
   Шахразада подошла к согнувшемуся и темнеющему над седлом советнику, нашла руку и в ладони кожаный мешочек. Он сам разжал пальцы, силился что-то произнести, но только тихо хрипел. Нащупала стрелу, пробившую его со спины.
   – Парвэна, сними с него всё тяжёлое, придерживай под руку со своей стороны, а я возьму повод, надо торопиться, останавливаться опасно. Иначе нас полонят.
   Они кое-как поехали дальше, держа раненого между собой. Ни беспомощного, ни мёртвого товарища отдавать врагам нельзя, так рассудила Шахразада. Да и к утру будет дозорная вышка, там его можно осмотреть и перевязать.    По расчётам неспешным ходом оставалось ехать треть ночи. Только бы оторваться от головорезов, хорошо, что местность им не знакома. В этом было спасение. И лишь твердь небесная помогала им.

   Сначала долго шли шагом, давая отдых лошадям, с бережением перешли на лёгкую рысь и продолжили скакать наугад во мраке, изредка глядя на немигающие звёзды. В пылу бегства улетучились сон и усталость. Беглянки торопили лошадей, обеим хотелось верить в удачу, в то, что с рассветом будут у стен дальней сторожевой вышки.
   Шахразада рассудила, что они единственные, от кого за последние сутки охрана могла что-то услышать о происходящем в Мараканде. Жаль, что Омид еле ворочает языком, советник явно должен был знать местного чавуши, начальника отряда .
   Удивительно, лошади шли в темноте ровно, не спотыкаясь. Постепенно тьма небесная стала фиолетовой, а затем приобрела серые оттенки, бугры и выступы получили свои очертания. Наконец, на невысокой горке они заметили, что едут недалеко от наезженной тропы, и что вместе с приближением зари в низины опустился довольно густой туман. Для беглеца незнакомая дорога в тумане — это насмешка судьбы, хотя и защита от погони.
   Девушки облегчённо ахнули, разглядев поодаль на пригорке чернеющие камни дозорной вышки, весьма высокой. Шахразада, оставив спутников, подъехала близко мимо завалившегося загона для лошадей и какого-то сарайчика, впрочем, вместительного.
   – Эй, кто там есть? – позвала, глядя вверх на смотровую площадку.
   Только после третьего окрика её услышали наверху, и стражник крикнул: – Кто такие?
   – Повелением Великого падишаха Главный визирь!
   – А кто сегодня здесь Главный? – спросили с усмешкой откуда-то сверху: какой-то воин наблюдал за ней из каменного оконца, расположенного чуть ниже середины строения. Она удалилась и привела Омида, повисшего на лошади. Было слышно, что с обратной стороны кто-то спускается. Двое подошли и взяли под уздцы его лошадь.
   – По приказу Повелителя советник провожает нас до места назначения, – повторила она и блеснула перстнем с печатью. – Нам потребуется ваша помощь и корм для лошадей. Мы немедленно должны следовать дальше.
   – И вправду мертвец похож на Главного визиря. Что же с вами случилось?
   – Поздним вечером напала какая-то шайка, пытались догнать и не сумели.
   Всадница не решалась слезать с лошади, однако охранники уже стягивали тело советника с седла, чтобы обыскать. Было похоже, что он действительно мёртв.
   – Госпожа, мы дадим вам сена для лошадей и похороним этого человека, а у вас есть чем заплатить?
   – Оплата зашита у него в поясе, возьми его себе. Однако при нём документы правителя, отдай их мне, – сказала девушка, поняв, что с ними можно договориться, и взглядом показала служанке, чтобы та забрала рыжую кобылу Омида, которая была заметно выносливее и резвее.
   Как ни странно, ценных вещей при нём не оказалось. На теле нашли и достали какие-то грамоты, запечатанные печатями, а к луке седла был привьючен запылившийся бурнус . Девушка вспомнила про кошелёк, что Омид протянул ей в темноте, но решила осмотреть его позднее.
Она не обратила внимания, что уже взошло солнце и пустилось в свой обычный дневной полёт. Охранники оттащили тело, и старший из них начал делить дорогое оружие, бывшее при убитом.
   – Татары поутру увидят башню, и если пустятся в погоню, будут на подходе ближе к полудню. Надо оторваться от них на безопасное расстояние. Только бы лошади успели отдышаться, – подумала девушка и сказала: – Парвэна, отведи лошадей в сарай и задай корма, но не переложи.
   Конечно, обеим был необходим отдых, но они понимали, что лучше недоспать, чем попасть в лютый плен и рабство. Шахразада не забыла оброненную правителем фразу о том, что дорогу в Багдад нужно запомнить. Окрестности Хорасана, изображённые на листе пергамена из покоев падишаха, она забрала с собой, однако привязать рисунок к местности было невозможно. Подошла к старшему стражнику и решила расспросить о дороге, одновременно наблюдая за отдалённым выступом, откуда ожидала появления преследователей.
   – Насколько далеко Амуль и в каком направлении?
   – О госпожа, здесь всего одна тропа ведёт в ту сторону – на ней мы стоим. Меньше трёх суток идти быстрой рысью. Впереди поток, вам понадобится перевозчик, – он вопросительно посмотрел на неё.
   – Нас там ждут и, наверное, идут навстречу, – нашлась девушка: будет правильнее, если у него в голове останется мысль о том, что они не одни. Обратила внимание, что начальник стражи сиял, расписывал всё в подробностях и был сладко учтив, не иначе в поясе Омида было зашито золото: такого богатства простому стражнику за всю жизнь не заработать.
   Но судьба непостижима, и монгольская полусотня может в любой момент напомнить об этом удачливому служаке на границе Согдианы. Время подходило к полудню, пора была выезжать, девушки сели на лошадей и неспешно отправились дальше.
   Они поехали в отдалении от дороги, от холма к возвышенности, чтобы, по возможности, дальше просматривать окружающие горы и обнаружить опасность издалека. До самого навечерия ничто живое не попадалось, не было видно никого вокруг даже с вершины крутого уступа, люди словно попрятались. Неужели всем известно о том, что идёт нашествие? Не ведали этого лишь сигнальщики на пограничной точке, видимо, каждый из редких проезжавших путников умалчивал эту подробность и причину своего отъезда из страны, поскольку воины были вольны не пропустить или ограбить.
   Следующим вечером миновали какое-то озеро, где остановились ненадолго, и, когда светило стало снижаться к закату, вдали замелькал поток широкий и бурный. От тропы они давно уклонились, спеша добраться до реки, и уже на подъезде Шахразада догадалась, как читать и использовать чертёж из особого помещения в оставленном навсегда сказочном серале. Определив хоть какие-то точки, отмеченные на схеме, достаточно было правильно выбрать направление, чтобы выйти приблизительно к заданной цели, правда, для этого нужны сумерки, ибо только звёзды надёжно подскажут, где спасение. Сейчас таким обозначением было водное русло, прорисованное на листе. Требовалось его пересечь, утром огни неба погаснут и сверяться со схемой будет бессмысленно. Горная стремнина между беглянками и погоней будет преградой.
   Всадницы замерли на пригорке, осматриваясь, и спустились к самой кромке воды. Предстояла переправа. Вода в горной реке была леденящей. Приближался месяц урд , погода хотя и была тёплая, всё-таки сушиться ночью неразумно.
   – Парвэна, раздевайся; полностью: снимай одежду.
   Служанка слезла с лошади и опустила руки в недоумении: что ещё задумала хозяйка?
   Но, видя, что Шахразада разделась, быстро стянула с себя всё, что было, и намотала поверх головы и плеч.
   – Лепёшки и мешки привяжи повыше, почти между ушей лошади, – посадила одалиску верхом, после чего села сама. – Иди за мной, лошадь не подведёт. Главное – держись.
   Пустила арабку в бегущие мутные волны, предоставляя ей самой принимать решение, лошадь прошла по мелководью и взяла наискосок против течения. Холодный поток достигал по грудь лошадям, но плыть не пришлось. Когда выбрались на сушу и оделись, произнесла:
   – Вот и Джайхун позади. Отъедем подальше и отдохнём.
   Она выбрала открытую песчаную поляну поблизости от небольшой зелёной лужайки недалеко от берега.
   – Парвэна, где твой кинжал? Наруби две большие охапки сухой и мягкой травы и расчисти площадку на песке.
   Пока прислуга занималась с подстилкой, Шахразада раскинула слегка промокшие в тюках тряпки: хорошо, если они подсохнут. Затем подвела лошадь одалиски к накошенной куче, подняла переднюю её ногу так, как это делают кузнецы для прочистки копыта, надавила на холку и уложила лошадь правым боком на мягкую соломку.
   – Прижмись к ней, лошадь тебя согреет, но учти, лежать долго не будет, так что спи чутко и держи повод.
   Золотистую арабку уложила иначе: просто потянула за уздечку, похвалив на ушко ласковым шёпотом. Надо было дать передышку лошадям и понять, тихо ли вокруг, ведь впереди недолгая и опасная ночь. И заодно посмотреть рисунок с расположением дорог, поселений и реки, которую они преодолели. Преследователи здесь не догонят, даже если найдут их следы. Да и около сторожевой башни они должны неизбежно задержаться.
   – Госпожа, кругом пустыня, куда мы теперь? – спросила Парвэна. – У нас нет ни проводника, ни дороги.
   – Зато есть звёзды и скоро они покажут нашу стезю. Вон, видишь точку: это – «привязанный конь», – девушка подняла ладонь на созвездие заметно выше круга земли. – Он должен быть справа, тогда мы будем смотреть на закат солнца, но нам нужно левее. Эту звезду также называют – та, что на конце хвоста, или козлёнок .
   Шахразада сама не понимала, где искать свою судьбу дальше. Развёрнутая пергаменная карта совсем бестолкова для выбора жизненного пути.
   – Меньше, чем полдня на запад и дальше к югу по пескам проложены караванные вехи до огромного города Мерва, это дня три хода лёгкой рысью. Если доберёмся туда, разыщем купца – надёжного человека, он нам поможет, – про себя она слабо надеялась на свои слова и считала, что предпочтительнее это место обойти стороной, хотя предполагала, что сил может не хватить, да и местность совсем незнакомая.
   Лошадь Парвэны поднялась и встала, выглядывая траву. Хозяйка спутала ей ноги и, дождавшись, когда поднялась другая кобыла, сделала то же. Солнце уже почти не давало света.
   – Постарайся заснуть или хотя бы немного отдохнуть, дорога завтра лежит далёкая и трудная, если конечно доживём до рассвета.
   Беглянкам повезло: стояла весенняя безветренная погода, и потому можно было если не согреться, то по крайней мере не застыть.
   Сон не приходит нежной горожанке в прохладной степи на самом краю песчаного моря. Шахразада смотрела вверх и размышляла. Что привело её сюда в эту далёкую пустыню? Любовь к падишаху? Да! Желание найти и обнять любимого стрелой вынесло её из крепостных ворот в роковую минуту. Девица помнила и по-прежнему любила его, и не верила в его смерть. Раз, по словам Омида, её возлюбленный вложил в ближайший замысел Раги Мидийские, значит она найдёт этот город в горной стране, и, только добравшись туда, будет решать, что предпринимать дальше. Мысли о сохранении собственной души не причиняли заметного беспокойства, Шахразада была жива и свободна в каждую данную минуту и этого было достаточно.
   Трезвость взгляда и видение повелителем грядущих событий восхищали её. Насколько он был прав в том, что не дал ей отправиться с ним к сражению! Страшная конница монгол от одного края неба до другого до сих пор стояла перед глазами. Даже шальная полусотня ханских разведчиков – будь они поудачливей, легко захватили бы её в плен – не вспоминалась так ярко, как грозная пыльная нить войска кочевников на всю степь, валом идущего по равнине. Неостановимый и нескончаемый поток головорезов, поглощавший на пути всяческая и оставлявший за собой лишь истоптанную конскими копытами землю. Отныне всё это позади, сохранилась одна любовь к цезарю, она стала последним спасением, потому что была пусть призрачной, но всё-таки целью. И если её любимый не потерял жизни, то надежда встретить его под этим безбрежным облачным океаном вселяла силы и желание идти вперёд и снова вперёд.
   – А если он ранен? Почему я не думала об этом, ведь у меня на глазах застрелили Омида? Как мне хочется помочь тебе, мой падишах, хочется быть рядом в тяжёлой борьбе, и если острие смерти предназначено тебе Господом, пусть её стрела пронзит нас обоих!
   С последним, уходящим лучом дева вдруг вспомнила, что в пылу бегства, забыла о Господе, которому горячо молились мать и отец, и молитвы их творили чудеса. Всего то надо сказать: помоги Боже! Попыталась поднять волну, выражающую дыхание сердца, губы сами тихо шептали:
   – Све́те ти́хий Святы́я сла́вы, безсме́ртнаго Отца́ Небе́снаго, Свята́го Блаже́ннаго, Iису́се Христе́: прише́дше на за́пад со́лнца, ви́девше свет вече́рний, пое́м Отца́, Сы́на, и Свята́го Ду́ха, Бо́га. Досто́ин еси́ во вся времена́ пет бы́ти гла́сы преподо́бными, Сы́не Бо́жий, живо́т дая́й: те́мже мир тя сла́вит.
   Нахлынувшие мысли и усталость сморили Шахразаду, звёздное покрывало отяжелило веки, она забылась, затихнув на хрустящей охапке сена, и прекратила думать и шептать.

_______________________________________ 

Алькуюлы — лошади («алькуюль альарабиа» – арабские лошади).

Чавуши – посланник, гонец, мелкий чин.

Бурнус — широкий плащ из тонкого сукна или иной ткани, иногда расшитый и с капюшоном. 

Урд — урдбихишт по календарю Омара Хайяма (1048 – 1131), соответствует апрелю-маю: «в этом месяце мир своим весельем похож на рай» (середина весны).

Джайхун — современная Аму-Дарья.

Привязанный конь – Полярная звезда среди местных кочевых племён. По Аль Бируни: «путеводный козлёнок». Козлёнок – по наименованию Омара Хайяма (1048 – 1131). В эту ночь на небосклоне примерно до 4ч.30м.

Глава 19

   Перед восходом девушка открыла веки – было темно и прохладно. Служанка неподвижно лежала на расстоянии вытянутой руки. Шахразада разыскала лошадей, вынесших беглянок на своих спинах с края подступившей геенны. Они стояли неподалеку на маленькой полянке. Время отправляться. Уже виднелось побережье, и звёзды ещё не погасли.
   – Парвэна, просыпайся, отъезжаем. Напои наших спасителей, впереди пустыня.
   Прислуга собрала немногие вещи и обратила внимание на длинные прямые линии на песке, расчерченные хозяйкой ещё в темноте. Между тем, госпожа проверила сбрую, копыта и мешки. Наконец, выдвинулись на пригорок.
   Скакуны приняли обычную рысь и основательно углубились в песчаную равнину. Ни тропинок, ни кочевников вокруг не было. Простиралась дикая пустыня, по рассказам многих поглощавшая всякого неосторожного или самонадеянного путника. Через некоторое время Шахразада хотела повернуть назад: всё-таки находиться близ реки надёжнее, тем более, где-то там Амул. Невзначай она разглядела небольшую тень на песке и поняла, что перед ней цепочка следов, хотя уже подсохших. Было очевидно, что копыта направились влево, скорее всего на ранней заре, далее отпечатки становились отчётливее. Ещё дальше цепочка спустилась в низину и приблизилась к широкой полосе, растоптанной вереницей четвероногих.
   – Госпожа, а если это разбойники?
   – Едем на тот высокий бархан и сразу всё узнаем.
   Они забрались на песчаный холм и начали осматривать пригорки. Почти на линии видимости связка навьюченных верблюдов неторопливо уходила в направлении Мерва. Девушки последовали за путниками. Некоторые погонщики вели животных, а направляющий сидел верхом. Нагруженные и обросшие кучерявой шерстью громадины неторопливы в пути, догнать их несложно, главное – дойти вместе с ними. Шахразада высматривала, кто предводитель, и выбрала наудачу самого большого и обвешенного бактриана , на нём сидел всадник в войлочной шапке, бурнусе, дорогих шароварах и сапогах.
   – Ты хозяин? – спросила она, поравнявшись. – Мы шли с Ардаланом, отстали и пытаемся отыскать. Возьми нас.
– А деньги есть? – подумав, вопросил караванщик. – За пять блестящих дирхемов пойдёте за последним хвостом. Через три стоянки будет Мерв.
   Цена была грабительской, но делать нечего: пристроились позади небольшого горбуна.
   На рассвете второго дня, пока все ещё спали, кто-то тронул Шахразаду за руку, она проснулась и в сумраке по очертаниям узнала хозяина.
    – Что случилось, Багауддин?
   Багауддин сел на подстилку и сказал: – Ардалан век не ходил в Амул, вам обеим повезёт, если он с полгода назад был хотя бы в Сарахсе. Я знаю откуда ты, такие прозрачные шёлковые подвязки с вышитыми завитками носят только в Мараканде. Не бойся, я не выдам. Не успел окончиться исфанд , когда мою Бухару сожгли монголы, всё живое бежит оттуда, куда глаза глядят. Ещё зимой навстречу попались бы уже два или три торговых обоза, ныне же ни одного.
   – А где войско, что было с Мухаммедом – те, кто не пал в сражении? – осторожно поинтересовалась Шахразада.
   – Насколько я слышал, татары выловили всех, особенно вельмож, по их следам пускали сотни, так сильно было желание отомстить непокорным, всех убили или превратили в рабов.
   – Надолго задержишься в Мерве?
   – Передовые отряды монгол окружат или захватят город раньше, чем он появится на линии видимости. Поэтому идём обходным путём прямо к восточному перевалу, и если тебе нужен Мерв, то через полдня будет развилка в ту сторону. Но сдаётся мне, что поприще твоё с нами, правда, не знаю, где там Ардалана найдёшь. Так что если заплатишь ещё десять серебром, возьму за перевал.
   – Половину после поворота, остальное за горным хребтом, иначе нет уговора.
   Ей показалось, что он хитрил, норовил выведать, много ли у неё денег. Печатку повелителя она предусмотрительно сняла, и, ощупывая мешочек, что отдал ей раненый Омид, обнаружила второй такой же перстень и россыпь маленьких сверкающих самородков зелёного, красноватого и белого цветов и посчитала, что они драгоценны.
   Дорога извивалась по всеми забытой части хорасанского нагорья. Жаркие безоблачные часы тянулись неспешной поступью мозолистых верблюжьих лап. Перегруженные животные несли всё, что только уместилось на их спины, и потому поднимались в горы тяжело. Подъём до вершины прохода занял целый день, тропа петляла сначала в расщелинах, затем по краю пропасти, перед спуском оказались на закате следующего вечера. Остановились на ночлег на плоской проплешине, окружённой отвесными тёмными стенами. Шахразада стреножила кобыл, а узлы оставила слабыми, чтобы легко было распутать, спутнице же приказала не спать.
   За предшествующие времена ей пришлось преодолеть столько границ, что пальцев едва хватало перечесть их. Вот и сейчас на дне ущелья она находилась между прошлым и грядущим. Что отмерено ей? Она не задавала себе этот вопрос, вдохновение любви, единожды толкнувшее, всё также несло её словно пушинку. Теперь в ладонях пара колец с печатью, где-то под этими звёздами предстоит найти третье, надетое на палец господина. А может оно уже сорвано жестоким степняком с остывающего тела? Тогда все усилия, риск и надежды бессмысленны. Плывущие над нею белые точки торопили её: надо было выбирать, по какую сторону снежных вершин продолжить поиски? И Шахразада приняла решение.
   Лишь только голубая бездна погрузилась в глубокую тьму, и сторожевой костёр угас настолько, что стало несомненно – охранников, стороживших поклажу, отяжелила дремота, госпожа огляделась и подала знак: пора отправляться. Парвэну посадила в седло, сама же, по возможности спокойнее, миновала уснувших сторожей. Караванщик был уверен, что девчонки никуда не денутся, и потому за ними никто не присматривал.
   Бесшумно отойдя, Шахразада взобралась в седло, припустила поводья и положилась на чутьё арабки. Она мягко зашагала по узкому спуску, неведомо как ступая посреди острых выступов. Парвэна верхом шествовала следом. Предстояла очередная опасная ночь.
   Едва земля развиднелась под ногами, дорога раздвоилась, и одна извилина уклонилась вправо, но лошади не повернули по ней, и Шахразада вновь понадеялась на их чутьё. Что побудило животных взять влево? Звёздное небо они прочитали, камни и мягкий спуск поманили их, или же просто знакомые запахи и дуновение утреннего ветра – неизвестно. Путь был выбран без размышлений, дорога пошла сильно под уклон.
   Они уже мчались быстрой рысью меж отлогих скал, опускавших тропу всё ниже по склону, как вдруг увидели вдали всадников, скачущих к ним с явно недобрыми намерениями. Позади был раздосадованный Багауддин, а на виду, вероятнее всего, шайка разбойников. Шахразада погнала арабку галопом: вперёд, только вперёд!
   Четвёрка вооружённых грабителей встала полукругом и наблюдала, когда девушки подъедут совсем близко. Шахразада рассмотрела их лица, торчащие луки и палаши по бокам. Придержала удила подле того, кого посчитала старшим, ибо у него было большое родимое пятно под левым глазом.
   – Ардалан, я везу потаённое послание Великого повелителя Согдианы эмиру в Раги Мидийские, он просил помочь мне.
   Ардалан молча потрусил вокруг, всё осмотрел и остановился в размышлении.
   – С каких пор правитель посылает женщин, если у него с десяток визирей?
   – С нами был Главный советник и пятеро копейщиков, их убили в степи какие-то головорезы. Омид недавно с тобой добирался в Мидию.
   – Тот вельможа хорошо рассчитался со мной. Сколько сможешь заплатить?
   – Достанет ли пяти дирхем серебром?
   Договорённость с ненадёжным разбойником или купцом – великий риск. И даже имя падишаха не могло обеспечить соблюдение условий. В глухом и безлюдном уголке мира, что могло быть порукой безопасности? Но выхода не было. Шахразада всё время разговора держала поводья в напряжении, чтобы, при малейшем подозрении, резко пустить арабку галопом прочь: она увидела, что скакуны всех четверых были перегружены – значит не догонят. А стрела, если оторваться, не достанет. Тем временем, стало понятно, что предводитель решил заработать немного серебра и сохранить доброе имя в глазах падишаха.
   Двадцать шесть суток шагали нагруженные бактрианы в Мидию по скалам и долинам Персии. Спутники Ардалана внешне выглядели торговыми людьми, но на навьюченных горбах покоилась поклажа, вызвавшая бы подозрения у любого сторожевого отряда. Как-то зашедший в колючки и чем-то напуганный арабиан внезапно понёс, и, пока его ловили, тюки развязались, и под ноги посыпались палаши, мечи, луки, кинжалы и боевое снаряжение. Ардалан торговал оружием с золотой отделкой, обменивая его на восточных рынках, но чаще перекупая где-нибудь близ границы с Китаем; очевидно было, что не брезговал и грабежами. Поселения старался обойти и держал путь до пределов запада. Бессмысленно было расспрашивать о его конечной цели, её задачей было прибыть в Раги, а последующую жизнь и свободу она вручила благоусмотрению Господа.
   Растоптанная полоса, по которой шёл караван, хотя и пролегала по каменистому краю, была оживлённой, то и дело попадались встречные купеческие ватаги и сопутствующие. Погонщики говорили, что этим переходом доставляют много шёлка из Китая и Индии во все концы света.
   Однажды, задолго до наступления сумерек, Ардалан подрысил ближе к Шахразаде и махнул плетью: – Вон, вправо уходит обоз. Его владелец живет в Рагах, мой друг, пошёл прямо туда, догоняй, завтра к полудню дойдёте. Поселит вас в закрытой части жилища, там и будете тайно ожидать того срока, когда Великий падишах примет в размышление хранящиеся у тебя грамоты и пришлёт своих слуг. Отправлю ему вестника.
   Ардалан чуть свернул в том направлении и что-то крикнул ближнему из верховых, после чего добавил: – Его зовут Бейбут.
   Шахразада потянула поводья арабки и пустила её немного быстрее. Пока настигнет удаляющихся верблюдов, успеет обдумать возникшую обстановку. Вымысел о том, что у неё послание эмиру решила умолчать, но рассказать, будто поджидает задержавшееся посольство.
   – Кто из вас Бейбут? – спросила всадница обозников, приблизившись.
   – Хозяин ждёт нас впереди, скоро доставим вас к нему.
Бейбут был мал ростом, плотен и слегка смугловат. Выслушал Шахразадау и пообещал: – Хорошо, поселю на женской половине отдельно от всех.
   – Высокую ли цену просишь?
   – Раз госпожу ко мне послал многоуважаемый Ардалан, я ничего не потребую.
   – Бейбут, если ко мне или моей прислуге хоть кто-нибудь прикоснётся, сам Зульфикар отрежет ему голову. За постой вот серебряный дирхем до окончания хурдада.
   – О, госпожа, не беспокойтесь, на вас никто даже косо не посмотрит.
   Несмотря на уверения, наставница его гарема приветствовала Шахразаду злобными жуковыми зеницами, полными ревности, видимо, увидела неожиданную соперницу. Даже дорогое одеяние пожаловавшей красавицы, выдававшее человека иного сословия, не смутило её. Парвэна по воле купца осталась жить с прочей челядью, однако, пока было светло находилась при своей хозяйке.
   Когда следующими после приезда в Раги сумерками Шахразада, несколько утомлённая, вернулась из бани, мысли о дальнейшей судьбе нахлынули на неё.
   Степью лазурною, нитью незримою перо ангела занесло девицу в затерянный город, раскинувшийся в глубине горной страны, пусть ангел не остановит свой полёт и подскажет, как уразуметь, что делать дальше, и долго ли продлится это двусмысленное положение? Красавица совсем потеряла надежду отыскать желанного, тем не менее чувство привязанности к нему лишало её покоя в часы одиночества. Душа возлюбленного жила в её сердце, внутри себя она слышала его голос, ясно представляла его взгляд, улыбку… И повторяла слова, что говорила ему: «Волшебный Сад мечты, Сладостный господин, нежный цезарь, Меч моей любви, где ты сейчас, почему не со мной? Найди, расправь крылья, прилети ко мне, дай мне напоить радостью наше дыхание, я волью в Твои жилы сладость отдохновения и силы…»
   Тихой ночью, глядя на месяц, разливавший над миром остывший звёздный свет, она вспомнила слова, знакомые с раннего детства и всегда приносившие умиротворение и уверенность:
   – Царю́ Небе́сный, Уте́шителю, Ду́ше и́стины, И́же везде́ сый и вся исполня́яй, Сокро́вище благи́х и жи́зни Пода́телю, прииди́ и всели́ся в ны, и очи́сти ны от вся́кия скве́рны, и спаси́, Бла́же, ду́ши на́ша.
   Семь раз возгоралась заря и угасала, а Шахразада не выходила из помещения, мучительно терзаясь в поисках выхода. Пыталась прочесть грамоты, что вёз визирь, но письмена были запечатаны, и выяснить, о чём они, не вскрыв печати, было невозможно. Бестолковые свитки! На память ей пришёл простой и мудрый совет: под лежачий камень вода не течёт – нужно хоть что-то предпринимать.
   В одно солнечное утро велела Парвэне собираться в баню. Одалиске было не привыкать, и они вскоре вышли на улицу.
   В термах, в центральной зале, был мозаичный пол с выложенной багряной птицей Симурх с человеческим лицом, раскинувшей четыре крыла на всём пространстве помещения над горящим пламенем.
   – Может быть, и мой возлюбленный получит от Всесильного право на продолжение жизни? – подумала Шахразада. Вновь её начали терзать воспоминания, и она поспешила отправиться обратно.
   Незадолго до захода светила Парвэна принялась разбирать огромный кувшин с бельём, поставленный в покоях хозяйки, который брала с собой и носила то на плече, то на темени. И вдруг на подстилку полетели два дирхема, точно таких, что были в кошельке Омида. Служанка протянула их госпоже, и она догадалась, что это знак, ибо никаких монет в кувшин не бросала.
   Но тут солнце спрятало свои лучи за края земли, и Шахразада решила, что утро вечера мудренее.

______________________________________ 

Дромадер, бактриан, арабиан – породы верблюдов. В данную эпоху были известны.

Исфандармуз – месяц: февраль-март; Хурдад: май-июнь.

Поприще – протяжённость дневного перехода; здесь также – дальнейший путь.

Зульфикар — наименование меча, одного из трофеев пророка Мухаммеда.

Глава 20

На рассвете Шахразада вышла на задний двор и направилась к конюшне. Служанка спешила следом. Хозяин суетился у входа, собираясь на рынок – торговый день вот-вот начнётся.
– Лошади мои застоялись, надо бы прогулять их.
В деннике принялась осматривать, надевать и подтягивать упряжь. Парвэна поднесла сёдла и помогла уложить их на холку.
Бейбут, сообразив, что на прогулку постоялицы отправляются самостоятельно, послал за конюшим: – Фархат проводит вас до городских предместий.
– Парвэна, ты вещи взяла с собой? – чуть слышно поинтересовалась Шахразада.
– Госпожа, я всегда готова и к бегству, и к смерти.
Конюх замешкался где-то на задворках, тем временем Шахразада поставила животных так, что они загородили девушек, и сказала: – Ну-ка, одевай мой халат и укройся до ресниц этим шёлковым покрывалом.
Быстро переодела прислугу, сама же накинула простое, что было у Парвэны: – Садись верхом. Отныне ты – свободная женщина, дарую тебе волю, если спросят имя, называй себя Шахразадой. Поезжай, конюший заждался.
Ничего не понимающая невольница молча выполняла, что долетало до её ушей. Разобрала лишь то, что отзываться придётся на имя госпожи, и что ей дарована свобода. О, эти ошеломляющие мгновения независимости: подарок судьбы обретает тот, кто умеет поймать и не выронить его!
Работник принял под уздцы рыжую кобылу и повёл к воротам, идущим из города. Шахразада держалась на некотором расстоянии с арабкой в поводу и тоже была прикрыта платком. Узкие переулки уже наполнились людьми, отчего продвигались медленно. Да и Фархат тащился будто еле живой. Подойдя к выезду, остановил всадницу и разговорился о чём-то с охранником. Шахразада прошла мимо них в арку, на выходе оглянулась: Парвэна сидела в седле, её окружили несколько подъехавших стражников.
– Птица прекрасного гарема, удачи твоему полёту! – произнесла теперь уже бывшая хозяйка, села на свою золотистую спасительницу и поскакала вдаль. Изредка оглядывалась, но никто не преследовал её. Кончились посадки за окраиной, насыпи, какие-то поросшие запруды. Приметила ложбину с зелёной в пояс травой, въехала в самую середину, соскочила и упала на спину:
– Господи! Я сделала всё, что было возможно, и что делать дальше не разумею. Где любезный? Пусть он меня найдёт. А я не сойду с этой лужайки.
Распростёрлась, плотно сомкнула веки и ждала решения своей участи. Сколько звёзд погасло в продолжении ожидания? Иногда неизбежное приходит через секунды, а бывает, что его предчувствуют многие дни и годы. Уста шептали молитвы, иного упования у неё не было: незамысловатые просящие изречения, где признание ошибок чередуется с просьбой о помощи – нет поддержания большего, чем совершённого действием Создателя.
Что-то горячее пахнуло на неё, она не могла ошибиться: именно то, что уже не чаяла отыскать, ради чего бежала по грани бытия и неизвестности, это было дыхание долгожданного царя царей!
Шахразада прильнула к нему: – Я думала, ты не разыщешь эту поляну, и уже не представляла, какого направления придерживаться.
– В обители сераля я гонялся за жеребцом по цветнику, но золотую беглянку нужно догонять по отпечаткам подков.
– Наконец-то страдания окончены! Не напрасно крепло во мне убеждение: надежда встречи с суженым утешала тревогу; мысли о предназначенном приносили покой и умиротворение. Таково состояние поднебесной на восходе, когда каждый цветочек или травинка, веточка или тучка во всём множестве их замирает в преддверии зари, и малейшего смятения нет под небом, ибо мир знает, что солнце взойдёт. Чистота была на сердце в воспоминаниях о господине. Поэтому была уверена, что Господь уберёг тебя, и злые раны не приблизились к телу, и терпение моё в предвосхищении было безгранично и прогоняло отчаяние. Уповала на Него, и Он сотворил. Ни тишайшего слова мольбы не потерялось у ангела, слушавшего мой слабый голос, живот и душа твои были каплей нектара на ладони его. И вот ароматы возлюбленного вдыхают ланиты мои, и очи радуются. Издалека, из небытия, с края огненного озера, кипящего погибелью, ты возвратился ко мне. Разлука позади, однако наше положение не окончательно устроилось, почему же снова опасность близка?
– Два обстоятельства тому причиной. Первое – полный разгром Мухаммеда в сражении, и хотя мы сильно побили нападавших, в итоге не стало его державы, царства брата и моего. Хорезм и его столицы выжжены до тлена. Второе – огромная и мощная ханская конница, сметающая на своём пути всё, что попадается. Вот-вот они придут сюда и разорят эту страну. В результате даже малозначимый вельможа, воевавший как союзник Хорезмшаха, может послужить разменной монетой в переговорах с захватчиками. В Рагах дали приют и следили за тобой только потому, что рассчитывали выследить меня и выдать как общего врага в подходящий момент.
– Милейший Ясмен?
– Помнишь, у нас был венецианец Гонза? Тот, кого спасли от коварных проводников и отпустили в Раги. Уже тогда выяснилось, что Ясмена там не было, пришлось искать в Багдаде, там выслушал его и прочитал от меня письмо. А здесь субаши Камаледдин уничтожил всех чиновников, служивших у Ясмена. Местные общины раздирают противоречия и вражда: таджикские и кипчакские склоняются к союзу с монголами, персидские и арабские против; объединяющих интересов, мира и согласия между их племенами нет. Так что обращаться за поддержкой не к кому.
– Что же ты предпримешь, как соберёшь войско?
– Когда татары нахлынули в улицы, то вероломно выгнали жителей в поле, после чего разграбили и сожгли Мараканд. Там, где был цветущий оазис – чёрные развалины. Мужчин погнали на приступ других укреплений. Горожанки с детьми – все, кто не был убит, попали в рабство. В давние времена случались поражения даже со сменой властителей, на нашем же веку живописный Фараруд в считанные недели превратился в пустыню, и стёрт с поверхности земли. Вместо благоухающих садов и селений безлюдные пожарища и руины. Кочевники не видят в них нужды. Здесь, в Хорасане, любой наместник или его подданные, если схватят, доставят меня своему хаджиду или эмиру, чтобы продать степнякам в обмен на благосклонное отношение или деньги. Возвращение в прошлое невозможно. Дважды на трон не восходят. И самого трона уже нет.
– Говорили, что твой брат отступил со своими воинами…
– Верно. И я был у него на военном совете. Никто не хотел побоища, силы были слишком неравны. Они настигали нас из желания захватить в плен обоих. Под утро накануне решающей сечи приказал мне тайно отправиться, потребовал и настоял, ведь я вступил в войну только для защиты и подкрепления его власти. Волны в реке были красными от крови из-за татарских выстрелов. Он один из немногих, кто спасся, переплыл на противоположный берег на глазах кровожадного Чингиса, вышел из воды с мечом, копьём и щитом, сел на коня и ускакал.
– Умчимся отсюда скорее. Туда, где я буду принадлежать цезарю, не испытывая злоключений, они опять приближаются к нам.
Посмотрела вокруг: жеребец и кобылица, встретившись, мирно паслись, было тихо, и она успокоилась. Если господин не спешит, то и дева не торопится. Расплела льняные кудри, стянула накидку работницы и осталась в полотняной рубашке с вырезом и прижала к его губам розовые персики.
– Государь, ты прикасаешься, и я таю как снег.
Изящная прекрасница раскинулась в истоме на мягкой зелени и ослабела, и отдалась его чувству. Только мидийская осока ведала их тайну, да она высохла, измятая, и взошла свежая. Облако покрыло небесный лик, а ветер куда-то улетел. Никого не было вокруг них.
Настало время собираться; повелитель подозвал кохлани, за ним послушно вернулась арабка. Светило давно повернуло за половину небосвода и клонилось к горизонту, стада вдали потянулись к стойбищам, туманная дымка накрыла вершины.
– Пора выступать, стезя наша во мраке. Ближайшие сутки идём из султаната в халифат и только в темноте и стремительно. Тропы здесь хорошо заметны под звёздами.
Пока хоть что-то просматривалось под ногами, шли, по возможности, галопом или рысью. Растоптанная полоса петляла вдоль бурного потока, а следующими сумерками пошла по возвышенности. Переходя плоский перевал, наткнулись на чьи-то костры, но удалось обойти их стороной. Глубоко в горах мало кто решался кричать в потёмках: кто там едет? В изнурительном переходе скакуны были голодны. Постепенно углубились в долину, выбрали отдалённый отрог и решили выпустить их на луг.
Опасный побег не предполагает расспросов, нежная спутница молчала, прижималась в полдень к его коленям и засыпала. Он же на всякой стоянке полудремал, прислонившись к одиноко стоящему стволу дерева.
Однажды к вечеру показалось крупное поселение. Всадники протолкались к пыльному базару. Торговцы уже расходились и закрывали лавки. Падишах обратился к засидевшемуся лавочнику, он дал мальчика-проводника, приведшего в конец далёкого и глухого закоулка, к двери невзрачного строения о двух этажах. Их встретила моложавая домоправительница в потёртом домашнем одеянии.
– О, Великий правитель, свет жизни! Проходи в дом, будь гостем, располагайся. Тамаз, встречай почтенного гостя, а я приготовлю покои.
Повелитель оставил избранницу отдыхать и спустился к хозяевам. Спальня размещалась в паре обычных смежных помещений с коврами на полу и стенах, сундуками, в дальнем была тахта с подушками. Вскоре принесли приятный отвар в сосуде, лепёшки и пиалу для умывания. Красавица едва успела умыться угасающим днём, она так устала, что к лепёшкам даже не притронулась. Сон сморил её весенней ночью.
Проснулись много после полудня и удивлённо смотрели друг на друга. Обоим было непостижимо, чтобы две разлетевшиеся голубки, преодолевшие ущелья, скалы, пески, оказались вновь на одной ветке.
– Орёл желанный, я рада, что ты нашёл меня, и, положим, неизвестно где мы, и куда лежит путь, главное, что вместе. И что неразлучны, – Шахразада размышляла и неподвижно слушала любимого; не пошевелиться было от усталости и тяжкого сна, всё не покидавшего её. – Начальник телохранителей Умар ад-Дин рассказал, что ты отбил разрозненных воинов и исчез, но я молила Господа и верила, что мы соединимся.
– Дело было уже на закате, внушительная часть ополчения уцелела, надо было собрать рассеявшихся и отойти единым отрядом. Даже на излёте стрелы не попадали в меня в огне битвы, а когда нас застигла тьма, кто-то из наседавших бросил палицу. Очнулся на камнях; сохранилось в голове, что поднимался по серым ступеням внутри круглой башни; наверху, не доходя внешней площадки, зашёл в какую-то залу сбоку и воззрел на Того, во след Которого шёл. Позвавший был как Луч солнечный, с тростью в руках крестообразной, светящейся. О чём-то наставлял, но память не удержала о чём; я взор выше кромки Его паволоки поднять не смел. Пришёл в сознание от того, что мой кохейлан тронул копытом и прикоснулся ноздрями к щеке. Остатки пехоты поджидали в недалёкой расщелине, оттуда начали отходить. А ты, трогательное создание, лепесток лилии, как сумела спастись?
– Визирь узнал, что рыночные менялы и кипчаки с мясных рядов задумали сторговаться с переговорщиками, и я рассудила, что есть люди, которые откроют ворота. Верховые разведчики рыскали, высматривая выездную башню, где их впустили бы, но вот сообщили, что отворили широкий въезд с севера. Омид тотчас распорядился вскрыть южный створ, и под носом головорезов выскочили прямо в степь. Жаль, что его застрелил вражеский разъезд, а нас не догнал. А я добралась до обиталища в Рагах, где получила условный знак. Скажи, где мы сейчас, в чьём жилище? Всё ещё убегаем? Прочь с лица земного?
Девица уже почти бессознательно лепетала, она понимала, что повелитель не остановится, если не найдет безопасное и надежное пристанище.
– Это Хамадан, мы уже далеко от нашествия, но впереди трудная дорога, рано выезжаем, так что лучше попытайся отдохнуть. Разве ты ещё не определила нашу цель? Шахразадэ, как ты не догадлива…
Он негромко отвечал ей в полумраке, последние блики уже померкли, и Шахразада прекратила речи, уснув лёгким сном.

_________________________________ 

Фараруд — местность, правобережье Амударьи. 

Кохейлан тоже что кохлани, разновидность арабской породы лошади.

Глава 21

Едва солнце приблизилось с ночной половины земли к горизонту, падишах прикоснулся к ланитам Шахразады, и она проснулась. Он был одет и, затягивая пояс с мечом, сказал, что ожидает внизу. Дева спустилась и оглядела помещение нижнего этажа: бедное без малейших признаков богатства жилище на окраине затерянного в горах поселения. Тем не менее, поутру здесь уже кипела жизнь и деятельность. Лошади были осёдланы и подведены к крыльцу, сын хозяйки был собран и садился в седло, сама же вышла проводить со скорбным лицом, потому что не чаяла увидеть его вскоре.
– Это приютившая нас Джанан, жена Омида, – подозвал её падишах. Она, как и окружение падишаха, много слышала об удивительной и таинственной избраннице и приветственно поклонилась. Шахразада обняла её и оставила в ладонях мешочек с камнями, добавив, что Омид просил передать ей. Лучше, если сама догадается о его судьбе, а чаду расскажет падишах, зачем жене знать о последних минутах мужа? Рассказывать об этом, сидя верхом, было неуместно, да и потерять ребёнка и супруга в одно утро, какая женщина сможет перенести такое? Мысленно возвратилась к тому, как чиновник обмолвился незадолго до нашествия о том, что отправил из Мараканда семью, и вот здесь они, прозябая в крайней нужде, ожидали его прибытия. Тамаз же был сыном визиря, ныне он уезжал, рассчитывая попасть на службу багдадскому правителю, используя хорошие отношения с высоким чиновником падишаха и своего отца.
Однажды на стоянке Шахразада спросила: – Кажется мне понятно: мы направляемся в Багдад?
– Почти да; Мадинат аль-Салаам – конечная цель нашего спутника, мы же проедем стороной, только встретим ненадолго Ясмена.
– Неужели и там смерть?
– Кто ведает? К монголам эмир ездил по заданию наместника , чтобы уговорить их пойти войной на Мухаммеда, я же воевал как его союзник. Что сейчас на сердце халифа – тайна; поднявший оружие единожды, обречён скитаться, и всякий волен убить его. Вспомни Каина.
– Но ты – не Каин! – возразила она, и, подумав, промолвила: – Как же стереть эту печать? Есть много путей, и даже окаянный выпросил милость Господа.
Семь с половиной дней понадобилось, чтобы они воззрели на Город мира с холма его предместий. Вдалеке возвышался дворец Аль-Насер Ли-Дин-иллаха, строящаяся мечеть огромных размеров, мавзолеи. Ближе к закату они остановились неподалеку от тесноватой базарной площади на обочине тропы. Тамаз разыскал хозяина небольшого караван-сарая, согласившегося предоставить путникам покои.
После того, как устроились в помещении, падишах показал юноше на высокое здание:
– Там найдешь Ясмена, а завтра после полудня мы будем ждать его здесь, возле гончарной лавки с уличной подёнщицей. Объясни, что времени нет, и мы вот-вот выезжаем.
Из маленького окна покоев просматривался весь рынок, постройки горшечника были по соседству, и мимо них работница подносила и разливала воду в большие глиняные сосуды, во множестве расставленные на проходе.
– Эта девушка уже скоро наполнит кувшины, их унесут, и завтра её не будет, как же нас найдёт названный брат?
Падишах словно прочитал её мысли: – Главное – не стоять, как вон тот купец из страны Чин .
Перед подворьем гончара замер плотный китаец в жёлтой шёлковой сорочке, уставившись на соблазнительные бёдра невольницы. Немного погодя к ней присоединилась ещё прислужница, так же скупо прикрытая платьем, забрала кувшины, принесла пустые. Вместе они выплёскивали помои и полоскали чаны. Зевака уставился и не отводил взгляда, вечернее безделье разморило его.
Огненная звезда принялась укрывать лучи за горизонтом, тени стали совсем длинными. Наконец, ему надоели соблазнительные стройные ноги, он отошёл и вдруг раздирающе завизжал. Махал руками и вопил, пока объяснил, что у него пропал кошелёк с серебром. Базар моментально опустел. В пылу досады двинулся в направлении невольницы с обнажёнными лядвиями, продолжавшей невозмутимо разливать воду по чашам. Тут из-за построек появился чёрный раб, одетый в дырявые лохмотья и рваные тряпки, и шёл он, припадая на ногу. Голова его была покрыта проказой, одна губа была как одеяло, а другая – как башмак, и брыла его подбирали песок на камнях.
– Всякого, подошедшего к уличной наложнице, да разобьёт паралич! – заскрежетал он, путая наречия. – Разве ты не слышал, о желтолицый, что один из братьев этой немой был ужален змеёй, а другой упал в пропасть, куда полетишь и ты, если не уберёшься восвояси. Иди туда, где ты уронил свою мошну!
Мраком покрылась личина ханьца , он обнажил клинок, но стальной булат повис как плеть, сдавленная пальцами. Чёрный раб придвинулся к бедолаге, выхватил плеть и щёлкнул ею. Ближайший из чанов лопнул, истекая ручьём. Хлестнул второй раз, и полый кубок сел до ушей китайца так, что его невозможно было сорвать из-за узкого горлышка.
Тут светило спряталось за дальние вершины, наступила тишина, и Шахразада не могла больше ничего разглядеть из оконца спальни. Задула старую лампу, изобретённую Аладдином, и оказалась во власти ночи.
Журчание и плеск на рассвете разбудили девицу. Под окном всё также относили на задворки наполненные сосуды. Падишах ещё спал, раскинувшись, было тепло, и утренние лучи постепенно раскаляли площадную пыль и стены строений. Шахразада разделась, взяла гребень, принялась умываться и разглядывать своё тело в зеркальце.
– Что висит у тебя, столь бережно обёрнутое и подвязанное на шнурочке?
– Это же твоя родовая грамота, что была в сокровенном зале. Накануне отъезда из сераля я сняла её со стены и с тех пор ношу на груди, она может пригодиться.
– Да, подтверждение принадлежности роду. Правда, татары, не обнаружив её при обыске, посчитают моё возрождение неизбежным и продолжат поиски.
– Есть ещё перстень твой, бывший у Омида, он протянул мне его, будучи прострелен со спины. А мой, третий – вот он, пусть хранится у меня, я ношу его, повернув печаткой внутрь ладони.
Вернулся Тамаз и рассказал, что сановника во дворце и даже поблизости нет, появится скорее всего к вечеру, но для него передана запись, он её самолично запечатал. Падишах отправил его ждать вельможу, а изящную спутницу спросил: – Ты готова? Садись на арабку, едем.
Когда села в седло и проехала вдоль глиняных стен, отгораживающих задние дворы, заметила, что горшки прислужница подавала в дом отдохновения, пристроенный позади первой линии зданий. Рядом было ещё строение со многими дверями.
– Так вот где обобрали незадачливого ханьца, – догадалась девушка.
Они поскакали на северо-восток вдоль извилистой речки, пересекли караванные следы, по которым пришли в Багдад, и к полудню добрались до озера, блестевшего среди отлогих каменистых вершин. Окрестность была дикой и пригодной разве что для охоты. Шахразада долго пыталась понять, что происходит: падишах неожиданно сорвался и поскакал, куда глаза глядят. Но заметила, что ему до мелочей известны эти поросшие холмы, и едет он целенаправленно.
Привязав животных и пройдя на север от озера, падишах сел на гладкий и крутой уступ и произнёс: – Узрит ли око ума расчёт? Давай осмотримся: где на расстоянии полёта стрелы лежат наваленные грудой камни, покажи.
Оба забрались на обломок скалы и стали осматриваться вокруг, наконец, падишах сказал: – Наблюдай, чтобы я дошёл вон туда, и если уклонюсь, укажи.
Направился к какой-то белеющей кучке, отошёл недалеко и опустился на колено. Шахразада не утерпела и побежала к нему: – Что здесь?
– Где север и валун, где ты стояла?
Пришлось вернуться обратно. Между глыбой, на которую она взгромоздилась, белой точкой и местом, где находился падишах, образовался прямой угол. Из-за дальности было не ясно, что там делает повелитель. Вновь прибежала и обнаружила комья разрытой земли.
– Этот шамшир короче боевой сабли, висевшей у меня на стене?
– Да, сабля была значительно больше.
После её слов падишах ещё отодвинулся и, немного повозившись, поднял из раскопанного углубления небольшой предмет, похожий на сундучок, в мешке из кожи, заметно тяжёлый.
– Теперь мы можем отъезжать уверенно и чем быстрее, тем предпочтительнее, – как бы завершая таинственное действо, произнёс падишах, покрывая мешок халатом и привязывая его. – Помнишь конюшню и тайный отъезд казначея? На этих склонах мы охотились с ним в детстве, а на уступе сдирали шкуру с убитого волка и долго спорили, от чьей стрелы ему смерть была, ведь того и добыча. Он убедительно доказал, что шкура его, но я не обиделся, ибо кожа и щетина зверя были в лишаях. Видимо это был знак. Здесь я повелел ему спрятать золото Согдианы, чтобы не досталось захватчикам. Договорились, что тот, кто из нас останется жив, заберёт всё.
На обратном пути ей пришло на память, что Омид дважды надолго отлучался, но некогда было задумываться об этом. Сейчас они уже подъезжали к придорожному рынку, она негромко воскликнула: – Стой! Что там? – указала в направлении лачуги горшечника и их пристанища.
При входе на постоялый двор выстроились восемь конных воинов с флагом халифа и в полном вооружении. Падишах придержал кохлани и наблюдал происходящее. Вскоре из дверей вышел Тамаз и следом Ясмен. Как только он взобрался на коня, то узрел падишаха и с радостным ликом поехал к нему.
Оба с приветственными восклицаниями спешились.
– О, преблагословенный падишах! Очи мои возрадовались, увидев тебя в здравии и целости! Будешь ли гостем в моём доме или, не мешкая, отъедешь? Твой посланец сообщил, что ты спешишь, – воздел руки навстречу повелителю и не забыл отвесить поклон Шахразаде.
– Милейший эмир, ты всё также прекрасен как летний сад! Рад, что удачно пошла твоя служба у Аль-Насера. Взгляни на этого молодого человека, он потомок моего визиря Омида, с ним и ты был давно знаком. Он научит конницу наследника новым приемам управления лошадью, какими не владеют даже татары. Отдаю его тебе на попечение. Я же, к сожалению, должен отправляться. Дорога далека, да и не время по гостям ходить.
– Вот документы на проезд, шестеро из этих охранников последуют за тобой, до того места, какое ты укажешь. Наместник в курсе высокого предназначения твоего путешествия и поддерживает его. Расскажи о наших злейших врагах, насколько они опасны, ибо мы очень беспокоимся, да и мне нужно сделать выводы.
– Орда их велика и сильна. У них исключительно мощные луки и стреляют они прямо с коней, мечи их легки и подвижны, не такие как наши. Если их первая волна терпит поражение, за нею приходят ещё две, и сила их умножается троекратно, и по численности подобна песку степному и беспредельна подобно превратностям судьбы. Позади себя монголы оставляют пустыню, сжигая селения и сгоняя жителей в отряды для штурма очередной крепости. Их предводитель чрезвычайно кровожаден и жесток. Установил правило, что всякого, кто был на стороне его соперника, чего бы то ни стоило следует поймать и превратить в раба у него на глазах. Добровольная сдача никого не спасает от насилия и унижения. Кроме огромного и сильного войска против него необходим талант полководца, Чингис очень хитёр, осторожен и предусмотрителен в битве. Любит подкупать всех, кто соглашается на переговоры.
– О, Великий падишах, прими мою благодарность за урок, что я выслушал. Думаю, не зря я выспросил для тебя охранные грамоты в дальние страны, при случае они окажут неоценимую услугу. О, царь нашего времени, а представляешь ли ты, каково расстояние между тобою и твоей целью: целый год шагать спешащему путнику! Я, ничтоже сумняшеся, молчу о дальнейших твоих планах…
– Таково положение дел, у меня нет воинов, чтобы быть союзником Аль-Насеру, так что иного выхода просто нет, дражайший брат мой, да и халифу ты уже обо всём доложил. Поэтому возможен только скорейший поход по его владениям.
Они обнялись. Ясмен на прощанье поклонился красавице и жестом приказал охране пристроиться вослед им. Избраннице падишаха преподнёс шёлковый халат арабской вышивки искусных багдадских ремесленников в тон с расшитым китайским платком. Затем подошёл для прощания с грустным лицом юноша: из услышанного он понял, что его отца нет в живых. Падишах пожелал ему удачи и, похлопав одобрительно по плечу, прибавил: – Сохрани себя – жизнь человеческая бесценна. Будь уверен, мы тебя помним и в случае непредвиденных бедствий у нас всегда найдёшь кров и поддержку.
Путешественники отправились в ночь и мчались весь следующий день. И пока позволял дневной зной, они упорно двигались вперёд. Скакуны, привыкшие к жаре и засухе, несли их к цели. Знатный сановник заботливо включил в число стражников человека, хорошо знавшего дорогу через пустыни и нагорья. Двадцать раз опускалось и вставало солнце со дня, как падишах и Шахразада покинули Город мира и двинулись дальше с охранением из шести конников, обгоняя купцов, навьюченных верблюдов, погонщиков. Никто даже неосторожно не помешал им, флаг правителя всюду давал им защиту: только песчаное море не различает цвета знамени.
Однажды, почти в сумерках, вдалеке открылся Священный город – Йерушалаим или, как называли его охранники, Мадина аль-Кудс. В позднем полумраке они приблизились к нему, упавший на запад алый дискос дохнул на всадников ночной прохладой, и Шахразада уснула на груди падишаха.

_______________________________________________ 

Город мира и есть Багдад (первоначальное наименование).

Халиф – это наместник, заместитель (Пророка), правитель Багдада.

Из страны Чин — из Китая; Чин – персидское название – Čini (китайский).

Хань, ханьцы — самоназвание китайцев и Китая.

Мадина аль-Кудс или Уршалем аль-Кудс.

Глава 22

Едва ранним утром солнце начало подъём от края восточных гор, падишах посадил избранницу на золотистую арабку, сел в седло и поехал во главе своего отряда.
Группа всадников приблизилась к городу с севера, внешний вид его произвёл удручающее впечатление. Стены и башни были разрушены, войти в поселение можно было прямо со стороны внешнего поля, просто перешагнув груды валунов – остатков былой мощи. Жилая часть сколько было видно осталась нетронута. Ни войск, ни разъездов вокруг не было. Падишах молча оглядывал руины и пытался сообразить, что бы это означало.
Старший из охранников сообщил: – Всего четверо ворот было для въезда в аль-Кудс, здесь были Дамасские, они считались главными.
Миновали руины, и никто из поселян не попался навстречу. Наконец, падишах догнал ветхого старика и воскликнул: – Эй, стой! Кто ты?
– Барух Иш Яман, добрый путник.
– В каком направлении дворец Аль-Муассима Исы или его эмира?
– Прямо за этими заброшенными постройками, но там сейчас нет Великого правителя, – отвечал Барух, начавший догадываться, что разговаривает с вельможей, не знающим местности. – На улицах только сторожевые отряды и совсем нет жителей. Разве господин не слышал, что Аль-Муассим ещё в прошлом году повелел разрушить все укрепления из-за боязни, что франки вновь завоюют и их невозможно будет выбить отсюда? Многие разбежались, остались только те, кто уже не боится смерти. Город пуст. Я живу напротив ха-Косэль ха-Маарави, спроси дом Баруха Иш Ямини, всякий покажет.
– Рядом Эль-Мабка ? Когда наступил тот день, что яхуди живут здесь?
– С тех пор, как нашу столицу завоевали мусульмане во времена Салах ад-Дина. Это земля моих предков, дарованная Создателем ещё Моисею, здесь и приложусь к отцам своим.
Падишах отпустил его, и старик пошёл своей дорогой. Пока длился разговор со старым иудеем, старший из сопровождения отыскал гостиницу, где им обещали предоставить отдельные покои. Падишах поселил красавицу в помещениях и отъехал по делам. Ночная фиалка ожидала его до темноты и уснула в одиночестве. Воины разместились во дворе, на конюшне.
Сон путешественника на опасном ложе краток и тревожен. Едва сумерки сгустили тени, кто-то тронул ладонь спящей девы и позвал: – Встань, возлюбленная, прекрасная моя, выйди! Голубица в ущелии скалы под покровом ночи. Пора отправляться, только что прошла третья стража.
Властелин наклонился над ней и наблюдал, проснулась ли девушка. Она сообразила, что ничего страшного не происходит: раз надо вставать, собралась и вышла. На задворках сипло пропел петух.
Медленно двинулись во мраке и позади охраны. Девушка поняла, что уезжают.
– В храме Воскресения Христа есть утренняя служба? – осторожно вопросила всадница.
– Заблудившему до утрени плети вьют и вешают, – только и услышала в ответ.
Запутанно и сложно продвигались они среди деревьев и закоулков, наконец, остановились. Спешились на прямоугольной площади, ограниченной строениями. Неподалеку горел сторожевой факел, тускло освещавший в глубине два портала с арками, украшенными по углам колоннами. Из полумрака показались два копьеносца. Падишах о чём-то поговорил с ними, отдал поводья лошадей, после чего копейщики расступились.
– Идём, перед рассветом вход в храм разрешён, – повернулся к Шахразаде. Она, уразумев, где они, осмотрелась и промолвила: – Это великая милость Божественная. Многие христиане стремятся сюда и пересказывают чудеса, совершающиеся после моления близ дверей Воскресения Его.
Войдя, стали восходить по крутой лестнице. Девица оглядывалась и крестилась, кланялась в пояс; падишаху сказала, что наверху справа Голгофа. Кое-где светили лампады, из глубины шагнул черноризец и стал объяснять расположение. Оба слушали чернеца, но падишах, вскоре после того как глаза привыкли к полумраку, скользнув взглядом по слабо различаемым изображениям, шагнул дальше.
Остановился перед малым храмом, изнутри освещённым ярким светильником, при входе на вытесанном выступе сидел древний монах в чёрном одеянии.
– Подойди раб Божий, назови своё имя и поведай о грехах, Господь невидимо принимает покаяние твоё, – жестом пригласил сесть. Речь его была тихой, однако выражения были понятны. В руках держал небольшую книгу из пергамена, поверх неё блестел крест.
– Не понимаю, о чём спрашиваешь? Старец, я – падишах из Мараканда персидского, хочу принять вашу веру. Возможно это сделать? Уже скоро отъезжаю.
– Христианам запрещено совершать таинства, таково предписание властителя. А если обращается сарацин, сразу же доносят слугам правителя, и в тот же час разыскивают и вешают таких людей. Грозят закрыть доступ немногим приходящим. Раз уж Господь привёл сюда, то Он тебя не оставит. Расскажи, как пришёл к вере в Господа?
– Оглушённый монголом, свалившись ночью и оцепенев, я поднимался за Ним по ступеням, высеченным в полости высокого столпа, а на его верхней площадке чей–то жест указал на собор, находящийся долине. А что говорил, не вспомню, помню облачения – лёгкие, золотые и светлые, босые ступни, а взгляда не мог поднять.
– Запомнил Божий дом, который предначертал Ангел Господень?
– Если увижу его, то не спутаю.
– Стопы сами приведут к этому святилищу, там и получишь желаемое от Бога, пастырю же скажешь, что послан от меня, только напомни наречение моё – Эуфимиос.
– Почему пастырь поверит мне? И где искать храм тот?
– Возьми рукопись, это старинное Священное писание, её читали все чада Церкви Христовой, достигавшие сего дворца Господнего, и такой иерей засвидетельствует. А собор стоит на твоей дороге, в своём странствии следуй, не сомневаясь. Тот, для кого это Писание, возьмёт его из рук твоих, сие – послание для него, тебе надлежит только передать.
– Укажи путь, чтобы добраться туда.
– Поезжай в селение Иафета , там найдёшь всё, что понадобится, и не забудь новую одежду себе и своей суженой. Расспроси её, какие молитвы нужно удержать в памяти, они немноги: переданная нам Господом, образ священной веры, молитва Иисуса и псалмы. А я, грешный, вознесу молитвы Всевышнему о вашем путешествии, чтобы запретил ветру и послал тихую волну. Войди внутрь, поклонись Господу и приложись, сия плита есть ложе Гроба Господнего, и вот ещё ко Кресту. Обойди здание и поклонись его святыням, больше не узришь храма, а как покинешь – не мешкай, ибо с порога времени на отъезд будет в обрез.
Монах поднялся: – Постой: прочитаю молитву, необходимую тебе, выслушай.
Слова его молитвы звучали всё также негромко: – И отверзи ему очи к дивных Твоих чудес разумению, отверзи ему уши во услышание божественных словес Твоих, соедини его оглашенным народа Твоего, яко да во время благоприятно сподобится пакибытия, одеяния нетления…
Произнеся «аминь», направил его к плите Гроба Господня. На выходе от Гроба падишах встретил Шахразаду.
– Я увидела, что входишь в часовню, и пришла.
– А где старец, что вот здесь сидел на мраморе?
– Никого тут не было, – ответила она и вошла в кувуклию.
Повелитель рассмотрел неподалеку чернеца и поинтересовался, далеко ли ушёл человек со скамьи, только что сидевший там.
– Нет, никого не было, сегодня мой день работы у ковчега и посторонних не должно быть.
Падишах дождался спутницу, и они вместе обошли чертоги и о святынях проведали много. Уже на крыльце она поинтересовалась: – Что это?
– Древний монах передал пергамен и много беседовал со мной там на скамье.
– Да, речь фарси звучала в храме, и я слышала отдельные слова, но только твой голос, по этим звукам я и нашла тебя возле часовни.
– Как мог он разговаривать на фарси, языке далёком от этих мест? И говорил чисто. Откуда осведомлён о Шахразаде, что она избранница? И почему по имени не назвал? – подумал про себя падишах и засунул томик за полу халата.
На вымощенной площадке, где были привязаны их лошади, было уже светло.
– Ворота, ведущие в Яффу, вон там, – воздел копьё стражник. – Вон, барджа Дауд . Порт в десяти фарсангах отсюда. Торопитесь, если слуги султана вас здесь обнаружат, вас ждёт тюрьма.
Паломники нашли охрану сидящей в сёдлах и поскакали в Иоппию. На выезде, издалека их догнал голос читающего призыв к намазу муэдзина: – Хайя ‘аля с-саля́х, Хайя ‘аля ль-фаля́х, Ас-саля́ту хайру мина-н-нау́м …
Девица старалась не смотреть на кости, валявшиеся во множестве вокруг. Смерть щедро отметила своё присутствие в обетованной стране, и по краям аравийской пустыни, и в ближайших её окраинах погибель прогулялась повсюду.
После полудня приблизились к водной глади, блеснувшей среди холмов, и подъехали к развалинам крепостного ограждения, позади которого виднелись жилые строения. На удачу оказались предместьями Яффы, чуть влево выше по холму виднелись остатки крепости. Населения не было видно, а если кто попадался – быстро исчезал. Падишах проскочил разбросанные хижины и спустился к пристани. Его спутники спешились и пошли следом. Причал был защищён от морской волны выступавшей из-под воды огромной глыбой, у стенки покачивался парусник. Падишах скинул бурнус, защищавший от пыли, бросил на круп кохлани и вышел на мол.
Оказалось, что хозяин – торговец из Равенны, уже целых семь дней поджидал купца из сирийской пустыни, правда, тот никак не приходил. Время ожидания давно окончилось.
– Мы будем вынуждены торопиться, ибо опаздываем, – прибавил кормчий. – А вот и господин спускается к нам. Мессер, через четыре недели море станет неспокойным, а мы немного перейдём середину расстояния, – мореход продолжал рассуждать, обращаясь к нанимателю.
– Ты владелец судна и гость в сей стране? Найдётся приют пилигримам?
Глядя на судовладельца, недоверчиво осматривающего его китайских шелков дорогое восточное одеяние, породистого коня, воинов с флагом халифа, добавил:
– Я хорошо заплачу. Что за причина столь долго задержала здесь?
– Кто бы сумел мне помочь?! Разве в оплате дело? Я задержусь ещё на седмицу, может приедет бородатый торговец, ведь никогда не подводил.
Они прошли на борт. Это была посудина о двух мачтах с латинскими парусами и рулевыми вёслами на корме, округлой формы с небольшой осадкой, верхней и нижней палубой, скругленным килем. Вполне прочная и быстроходная с виду, снаружи на носу были прибиты медные буквы G E .
Доменико Риччи поделился заботами: хочет женить чадо Антонио на дочери богатого чиновника и мореплавателя, Франческа – звёздное именование её. Сын влюбился без памяти в юное создание, и оба не против. Однако мать её потребовала подарок на свадьбу дочери – камень, разгоняющий тучи; успеть надо до окончания осени, иначе выдадут за другого жениха. Сей нефрит и дожидается, слово дал, что привезёт до того, как упадёт листва, и боится расстроить судьбу двоих милых детей и собственного позора.
– А иноземец откуда, из Дамаска?
– Нет, из Багдада.
– Багдад и Дамаск непримиримые враги уже с весны, вот-вот разразится война между ними. Аль-Малик аль Камиль и Аль-Малик аль Муассим потомки Салах ад Дина. Навряд ли вьючных верблюдов пропустят пограничные разъезды этих правителей. Из Багдада караваны сейчас не идут в страну заходящего солнца .
Риччи имел твёрдый норов и решил терпеть до последней возможности, пока позволит погода и, может быть, вынужденно задержаться до весны. Столько лет доставлял великолепные драгоценные самоцветы из Индии, ими восхищались все знатные дворы Равенны! Да и ударить в грязь лицом было не в его правилах. Вот и надеялся получить охранителя живота – «безоара», спасающего от бури и волнений, «падсарха» – от всех напастей и ядов, его можно найти лишь на Востоке.
– Оставь надежды, нет больше спасительных камней в Гиндукуше, монгольская орда разогнала и перебила всех оленей, из зениц коих добывали их. Но, может, сабадж-асмур , отражающий чуму, или хаджар ал-сукаб – орлиный камень, что не разбивается, вынут орех глупости из головы той женщины?
– Даже и этого у меня нет, где же затерялся несчастный Саид? – будущий сват действительно не представлял, что теперь ему делать.
– А есть чем расплатиться за драгоценность?
– Хотя бы за один из тех драгоценных осколков, перечисленных тобой, придётся продать почти две трети товара, что я везу с собой, но я согласился бы. У матери Франчески зрачки горят от любого блеска.
– Если доставишь меня туда, куда я направляюсь, там совершенно точно есть блестящие самородки. Только отчаливать надо немедленно. Или я еду в следующий порт.
Хозяин крикнул кормчего и распорядился готовиться к отплытию. Восточный странник подозвал охрану и произнёс: – Двое добровольцев поедут со мной, остальных отпускаю.
Падишах поставил нежное и прекрасное сокровище на палубу, а потом попросил бережно погрузить животных. Ближе к вечеру подогнали подводы с кормом и запасом воды.
– Доменико, я не спал три месяца и три дня, где прилечь и отдохнуть? Прикажи двигаться в обратном направлении, тем же, что пришёл; корабль сам найдёт, куда пролегает стезя, – добавил падишах.
Мудрый чужестранец уже предусмотрел навесной настил для гостей, где приказал постелить матрас из верблюжьей шерсти и накрыл его просторным одеялом из выделанных овечьих шкур.
Посудина покачнулась, и парус поймал дуновение, солнце уже садилось за полосу морского горизонта. Вдалеке, на уходящем берегу, показались очертания замка на крупном скалистом уступе, выдающемся в море, с круглыми стрельницами .
– Калаат аль-Арсуф , – произнёс кто-то внизу. – Эти вышки обеспечивают обзор половины береговой линии Палестины как в сторону Яффы, так и до самой Кесарии.
Шахразада не в силах была повернуть головы, красавица согрелась и отяжелевшие веки скрыли от очей светящееся покрывало, плывущее над ней. Властелин же стоял возле мачты, созерцая вечерние звёзды и отдаляющийся континент. Он понимал, что их встречает неизвестность. С восходом открывается чистая книга жизни.

___________________________________ 

Эль-Мабка — Стена плача (Место Стенаний), правильнее – Западная Стена Храмовой горы (ха-Котэль ха-Маарави); яхуди – иудеи.

Яффа, город построенный Иафетом, сыном Ноя, в Иоппии; отсюда, в своё время, отплыл пророк Иона.

Томик – том, книга (τόμος).

Барджа Дауд — башня Давида: сломана не была.

Фарсанга – древняя персидская путевая мера (5,6 км.).

Призыв муэдзина: Спешите на молитву, Спешите к спасению, Молитва лучше сна.

Giovanni Evangelista – Иоанн Евангелист – храм его имени в Равенне.

Упомянуты титулы Айюбидских правителей: аль-Малик аль-Камиль (правил в Египте 1218-1238) и Аль-Малик аль Муассим (Сирия, Дамаск 1218 – 1227). Аль Муассим дважды разрушил Иерусалим в 1219 и 1220 годах.

В страну заходящего солнца — в Дамаск, в Сирию и, следовательно, в Иерусалим.

Безоар – ветер; падсарх – противоядие. Сабадж-асмур — яхонт – рубин, сапфир. Хаджар ал-сукаб — алмаз.

Корабль от др. греческого καράβιον (карабион), κάραβος, «судно».

Стрельница — также крепостная башня, укрепление.

Калаат аль-Арсуф — крепость между Яффой и Кесарией (15 км. и 50 км.). 

***

ЧАСТЬ III

Глава 23

Два круга обошло жаркое солнце по небу, и два полных пути совершил холодный ночной диск. Наконец, девица ощутила прохладу утренней свежести на щеке, и яркий луч открыл её веки. Дева лежала, глядя на сон возлюбленного, и ждала, когда проснётся. Наконец, он сел и спросил, как долго они в плавании?
– Не представляю. Только звёзды могут сказать о длительности нашего путешествия. Навечерие уже приближается, на небе нет ни облака и ветер устойчивый.
– Здесь для нас нет опасности, по крайней мере до того, как сойдём на побережье. А что, гостеприимный Доменико приходил?
– Мальчик-слуга от него принёс кувшин с водой и лепешки. Без твоего разрешения я не прикасалась к угощению. Вон, мальчик снова приближается.
– Мессер ждёт вас, господин, как только зной начнёт склоняться к закату, – подросток поклонился и стал спускаться вниз. Почти никого вдоль бортов не было, только на корме шумели рулевые вёсла по команде кормчего.
Властитель обнял её и поинтересовался: – Неужели грусть я вижу в твоих зеницах, о, единственная лилия моих очей? Открой мне думы твои, и я вдохну в них радость существования.
Девушка улыбнулась: – Нет грусти у меня в мыслях. Однако, слышала я, что правители в тех странах, куда нас несёт, не менее коварны и жестоки, чем весь Восток вместе взятый. Завоевали, а затем разорили град Великого Константина, изгнали императора, хотя шли ему на помощь, погрязли в склоках, держат в страхе весь Левант и грабят его. Если они и лучше монгол, то не много. Это и есть тень, о которой спрашиваешь.
– Э-э, я уж подумал, ты боишься, что кит нас проглотит, мы ведь тоже из Яффы вышли. Но не ты Шахразада, если нет мудрости в твоих словах, и не я падишах, если не спрятан джинн у меня в рукаве! И не мы беседуем здесь, если надежду упустили. Увидишь: пока мы на палубе, буря не тронет лицо моря. Пока мы не обретём мир свой, ничто не смутит нас по молитве старца из иерусалимской церкви Воскресения Христова.
– В какие земли мы идём, о, мудрейший повелитель?
– Течение воздуха гонит нас, также как парящий туман: налево – к западению светила, направо – к истоку света . Как дождь из тучи, так и мы – только один раз можем сойти на берег.
Дыхание синевы поскрипывало снастями ковчега, гнало его куда-то на запад и ровно столько же на север, как предположила девица.
На самом верху мачты, в привязанной бочке, как в вороньем гнезде, сидел смотрящий и наблюдал границу неба и водной глади. Солнечная колесница пошла под уклон к бескрайней полосе далёких волн.
Владелец Giovanni Evangelista предложил дорогим чужеземцам возлечь на мягкие подушки, уложенные поверх ковра, и отведать угощение – лучшее из того, что нашлось среди запасов. Оказался любителем и почитателем драгоценностей и самоцветов.
– Кто внушил тебе, что забарджад оберегает в дальних странствиях и притягивает богатство? И что как только змее покажешь его, у неё вытекают глаза?
– Саид, багдадский делец, коего я напрасно дожидался в Яффе, всегда привозил с собой знатока и продавца драгоценных камней, звали его Абу Зейд.
– Одного Абу Зейда лавочники чуть не повесили на овощном рынке в моём городе. Насилу спасла его стража от смерти. В сумерках, когда все отдыхали вокруг огня, брал золотую монету, клал на лысину и накрывал чалмой, а когда снимал её, ничего не было. При этом обещал, что на рассвете монета вернётся на лысое темя. Обобрал весь рынок, и вот: с вечера был одет как араб, наутро же обернулся набатеем . Догнали на выходе из городских ворот и привели ко мне на суд. Я таким чудесам не верю и в обмен на свободу забрал у него всё золото и вернул рыночным простакам. Набатей же вместо благодарности заявил, что арабское поношение ему приятнее похвалы персидской.
– Абу Зейд обещал привезти агатовую ступку для смешивания трав и собирания травника, дающего вечную молодость, при мне прошлой зимой один кельт , почитатель египетского искусства, купил у него вырезанного из самородка зайца с такой же ступой. По большому секрету сообщил, что заяц этот живёт на луне и только самым достойным открывает способ приготовления мази бессмертия, что может нарисовать звёзды на небе и двигать ими, указывая или определяя жребий человеческий.
Вельможный странник слушал байки купца внимательно и с интересом. Казалось, что хорошо разбирается во всех тонкостях горных учений.
– Ценитель тот должен был также рассказать о том, как получать от серебристого лика советы, подарки и всё остальное: для принятия даров нужна шкура северного зайца. Правда, я не сведущ в очертаниях мерцающих крапин, о них лучше расспроси цветок тишины и прохлады – Шахразаду, она посещала уроки великих мудрецов Согдианы.
– О сияющая звезда, украшение неба, расскажи о столь красиво раскинутых во тьме светильниках и о том, что они говорят о доле нашей? – равеннский искатель удачи выказывал любопытство к устройству небосвода.
Морскую равнину незаметно покрыли сумерки. Парусник, покачиваясь, медленно плыл, освещённый рассыпанными в бесконечном пространстве мелкими пятнышками. Звёздная паволока, плеск волны, лёгкое дуновение были попутчиками, и Шахразада отверзла свои сахарные уста…
– О, властелин, изволивший услышать то немногое, что поведали мне восточные звездочёты, благодарю за щедрую похвалу моим скромным знаниям. Вся полнота их скрыта в недрах Рума, во множестве столиц Персии и Аравии. И ты, Доменико, внимай о том, как звёзды размеряют удел царю природы. И вот что я скажу: глядя на небо не забывай, что стоишь на земле. Даже когда под тобой шаткий настил судна. И помни всякую секунду, что персть – на ней стопы твои, и блистающая россыпь – её ты спрашиваешь о своей участи, и ты сам, – всё имеет Создателя, сотворившего небесную твердь и всё, что под нею, и тебя самого. Он давно расчертил жизнь твою до смерти твоей. Кто расположил звёзды и указал их движение – Тот определяет срок богатству и власти или отнимает их. Светящая бездна – такой же чертог Его, как любой храм румийский, и как недро любого человека. Не блуждай в размышлениях, оглядывая плоть свою, и не ошибись, рассматривая небеса и твой надел под ними. Чувства и разум подскажут будущность, а мерцающая сеть огней укажет дорогу, если она далека. Не расположение звёзд погнало монгол покорять народы, а сердца их. И паломники тянутся в Иерусалим по зову сердца. И все они как солома, брошенная в печь, потому что ни к чему искать Вездесущего среди звёздной пыли или в отдалённых пределах, ибо Он всегда здесь и рядом. Он – в душах наших – Вдыхающий живот, Открывающий зеницы и Показывающий свет и тени окружающего творения. Для того Творец промыслил судьбу твою, чтобы ты познал её, только умей понять, однако из людей мало кто видит предназначение своё – книга жизни запечатана. И даже с высоты грозовой тучи не прочитаешь грядущее, это – непостижимая тайна. Свет вселенной поможет найти верное направление в пустыне или в пучине понта и увидеть знамение времени. Для этого и загораются маленькие капли над нами, когда дневные лучи прячутся за скалу эт-Тарик . Вон, посмотри: далёкая точка, степняки Согдианы называют её «привязанный конь», агаряне – «путеводный козлёнок», всё небо вращается вокруг неё, она же – неподвижна . Приближение к ней делает её восходящей, поскольку она поднимается на небе. Светило, управляющее днём, никогда туда не заходит, ведь там север. Будешь читать зидж-Малик-шахи или Аль-Асар аль-Бакия , узнаешь многое о звёздах, и не будешь скитаться по миру. У сарацин отсчёт суток начинается от захода солнца за горизонт и продолжается до следующего захода, и тьма следует перед светом; румы и персы считают числа от восхода до восхода на следующий день, ночь у них следует после дня. Все звёзды и созвездия движутся вправо и в различные промежутки года они в разном положении. И если так, то в одном и том же месте ты увидишь ту звезду, что была влево от вчерашней. Вычисления, которые сделал Алгоритмус – необъятная наука. Ты, Доменико, ведаешь сотворение окружающего мира, как он создан был? «И был вечер, и было утро…» – сказано в Писании. Поэтому, как учат звездочёты, правильно считать сутки от полудня до полудня. Но не для того дана Библия нам, чтобы познать вселенную или вести счёт временам, а чтобы мы не забыли Создателя и стремились к Нему, ибо Он любит и ждёт нас. Поднимающийся к Нему по воздушным ступеням не узрит млека, разлитого в далёком пространстве…
Три ночи подряд внимали умные рассуждения мореход и его гость. Латинца хватало ненадолго, утомившись он быстро засыпал. Лёгким ветром над вечереющей дымкой бежали речи умной сказительницы; она утомлялась, вспоминая познания о космосе. Поутру никак не могла взять в толк, что за сила поднимала её на верхнюю пристройку на корме и оставляла в объятиях возлюбленного.
Однажды на рассвете наблюдающий вдруг закричал: – Слева суша!
Ковчег тотчас пришёл в движение. Хозяин попросил установить, что за серые возвышенности открылись в тумане, и на всякий случай отдал распоряжение приготовить оружие.
– Кандия, Реньо ди Кандия! – закричал немного спустя всё тот же наблюдатель. Оказалось, что они едва не проскочили мимо огромного острова.
Когда миновали какие-то небольшие островки, из-за мыса показалась идущая на восток вереница судов, напоминавших неф из Равенны. Возглавлял её длинный, вытянутый и низко посаженный сторожевик с мощным наконечником на носу и с множеством торчащих с обеих сторон вёсел. И хотя вёсла были вполовину втянуты внутрь, изредка лопасти опускались в воду и по команде подруливали корпусом, уточняя направление. Замыкал шествие ещё один точно такой же.
– Прямо по ходу – галеи гросси Венецианской республики, – промолвил кормчий. – Иногда купеческие посудины пристраиваются к ним, и они за плату охраняют от пиратов. Если, конечно, им по пути. Но сейчас не срок для промысловых походов: Пасхальные торговые праздники прошли, а зимние – Рождественские – ещё не наступили.
Сторожевик, шедший в хвосте отряда, отделился от строя и, взмахивая вёслами, направился к Giovanni Evangelista, устрашающе направив в его стенку таран, выступающий в носовой части. Кормчий двинулся ему навстречу, но с уклонением, подобрал полотнище на поперечной балке, и стал ждать, когда подойдёт галера.
Старший чин с высокой передней оконечности галеи пристально осматривал оснащение и вывешенный флаг. Окинув равеннского торговца взглядом, осведомился, чей парусник и в какой порт направляется?
– Синьор капитан, я Доменико Риччи из Равенны, собственник, желаю присоединиться к каравану, расплачусь по прибытии по справедливой цене.
– Мы идём в Константинополь и там неспокойно, поговаривают о бунтах, тогда как в порт Канеи пришла галея и ещё одна в Кандию, где рокка аль маре . Пойдут в Светлейшую через две недели с попутным ветром. Итак, вставай перед моим парусом .
Капитан приказал разворачиваться и подал сигнал о включении ещё одного корабля в общий строй. На боках других нефов были вывешены флаги Республики Святого Марка.

_____________________________ 

Забарджад — изумруд. 

Набатеи — одно из древних арабских племён.

Кельты — общее обозначение людей европейских стран, другое прозвание – латинцы. Египетское искусство – так иногда называлась предшественница алхимии (’al-khīmiyā’).

Гибралтарская скала — Ночной путник [Идущий ночью] (арабск.; 86-я сура). Та́рик ибн Зия́д (670—720г.г.) завоевал в 711 году вестготское королевство, высадившись на мысе, где построил крепость, получившую его имя Джабал аль-Тарик — «Гора Тарика».

Арабы (синонимы): Агаряне – потомки Агари, матери Измаила; сарацины – арабы «жители Востока».

Полярная звезда в этой части света появляется между 22 и 24 часом современного времени (появление звезды около 23 часов).

[1] «Маликшахов зидж» (1079) – календарь Омара Хайяма (1048 – 1031), звёздный каталог. Зиджи — справочники по практической астрономии, подобие календарей. Аль-Асар аль-Бакия – «Памятники минувших поколений» Аль-Бируни; его же: «Канон Ма‘суда по астрономии и звёздам» (1030).

Аль-Хорезми – на латыни Algorithmus, автор трудов по астрономии, алгебре и др. Хорезмиец: Муха́ммад ибн Муса́ аль-Хорезми́ (783 – 850).

Королевство Кандия – остров Крит; колония Венецианской республики с 1205г.

Большие галеи (галеры) – венецианские военные корабли.

Канея — главный порт острова Кандии (Крита). 

Рокка аль маре — морская скала – порт.

Равенна и Венеция соперничали, но случались и миролюбивые периоды в отношениях между ними.

Глава 24

Десять дней и потом еще семь понадобилось ветру, чтобы подогнать корабли к конечной цели пути.
Рукав Святого Георгия или, как он именовался в древних рукописях – море Геллы, оказался совсем не таким, как его описывали бывавшие там посланники, что удивило падишаха. Это был вытянутый и узкий пролив, долго извивавшийся, прежде чем достигал просторов Пропонтиса .
Движение воздуха почти прекратилось, и караван едва продвигался. Однажды перед рассветом падишах подошёл к хозяину судна и сказал: – Доменико, видишь вон тот свет на море, идущий прямо из башни на острове? Мудрецы Востока говорят, что давным-давно один падишах прятал здесь любимую дочь, про которую звездочёты ему нагадали, что погибнет она от укуса змеи. Вторая жена падишаха завидовала её красоте и желала извести её. Тогда падишах запер красавицу-дочь в башне на острове вместе с одной лишь кормилицей. Но она стала грустить и тосковать, и чахнуть прямо на глазах, и никто не мог её развеселить. Но нашёлся один персидский царевич, который знал, как возрадовать сердце девушки. Он отправил ей цветы, но в корзину с цветами злая завистница положила ядовитую змею. Однако царевич сказал, что прежде, чем дочь падишаха взглянет на них, пусть наденет чалму из белого войлока, отороченную по краю пушистым мехом. Царевич накрыл чалмой корзину с цветами и отправил с кормилицей. Когда дочь падишаха увидела подарок, она обрадовалась, тотчас надела головной убор и только потом заглянула в корзину, из которой уже выползала змея. Однако на чалме, прямо на лбу, сиял камень забарджад в золотой оправе, от его сияния зрачки змеи вытекли, и она ослепла. Девушка же рассмеялась, и падишах согласился выдать её замуж за наследника царя. С тех пор в память об этом случае горит свет в башне и указывает путь мореходам…
Тем временем, в растворявшейся темноте караван постепенно приближался к пристанищу. Солнечные лучи уже искрились, свет нового дня вспыхивал на востоке.
Царственный город открыл свои очертания на заре, паволока тумана поднималась над ним, медленно гонимая лучами и ветром. Аура величия осеняла Восточный Рим. Высокие крепостные стены стояли у самой воды, окружая город Великого Константина. Он простирался за ними и вокруг них. Купола храмов и дворцы, обелиски, триумфальные статуи и неисчислимые улицы озарили первые лучи солнца, и даже расстояние было не в силах затмить их блеск. Воссияло сердце величайшей державы мира. Рядом с ним любая столица казалась захолустной развалиной.
Доменико Риччи, никогда не бывавший в империи, тихо промолвил: – Моя родная Равенна и даже Венеция забываются здесь…
Караван приближался к берегу. С левого борта стали видны очертания мола, обозначившего большой порт, к которому неторопливо продвигались суда. Одна за другой галеры отделились и, взмахивая веслами, пошли в небольшую гавань, находящуюся правее.
– Они придут много раньше, и капитан их встретит нас у причала, – сказал Доменико, стоявший на носу и вместе с падишахом наблюдавший за движением корабля.
– Это Феодосийская гавань, она огромна, – произнесла Шахразада. – Слева ворота Святого Эмилиана, через них вход в город. Помнишь, я рассказывала тебе, как мы с отцом несколько раз приходили сюда на торговых кораблях из Понтийского моря?
Девушка стояла за спиной падишаха и смотрела на приближающуюся громаду Восточного Рима. Много лет тому назад она была здесь, но, несмотря на свой юный возраст, много знала о городе и хорошо помнила его.
– О, моя путеводная стрела, сегодня твои очи поведут слепого! Главное, чтобы нас не приняли за соглядатаев султана. С нами ведь двое воинов, – сказал падишах и повернулся к купцу: – Доменико, долго ли ты задержишься в гавани, прежде чем отправишься с нами в город?
– Равенна теперь союзник Венеции и мы пользуемся теми же правами. Думаю, что недолго, мне надо присутствовать при осмотре судна. Главное – найти покупателя на рынке и продать товар.
– Рынок прежде всего надо осмотреть, – задумчиво промолвил падишах.
Парусник встал у причала, его закрепили канатами и опустили борт для выгрузки. Охранники вывели скакунов и ждали, что скажет падишах. Он распорядился оставить на борту всё оружие, кроме кинжалов, и начал осматривать сбрую.
Бравый портовый капитан деловито проверял внутренние помещения, наконец, убедившись, что груз торговый и разрешённый, а команда не представляет опасности, внёс его в список стоящих в порту. Пока не будет разрешена торговля в городе, неф будет стоять под охраной команды.
Оказалось, что у Доменико тоже есть своя разъездная лошадь, которую вывели из внутреннего помещения, перед тем как закрыть его. Это была невзрачная кляча серой масти, сразу выдававшая в хозяине плохого наездника.
– Шахразада, сердце моё, ты здесь всё знаешь, нам нужен квартал, где живут венецианцы, – сказал падишах, сажая девушку в седло.
Они тронули лошадей тихим шагом в сторону ворот, ведущих в город. Падишах о чем-то обмолвился со стражником, стоявшим рядом с раскрытыми створами.
Когда проехали ворота, вся центральная часть города, сразу за Воловьей площадью, раскрылась перед ними зияющим пожарищем: обгорелые развалины угрюмо чернели среди редких заново отстроенных домов.
– Меса – средняя улица, месу осос, – сказала, махнув рукой, Шахразада. – Она идёт через весь город от площади Августа и храма Святой Софии, где остановился пожар, примерно посередине расходится в два конца: один идет к Харисийским воротам, другой к Военным. Отсюда до Золотого Рога были неисчислимые постройки ремесленников и торговцев, теперь из них остались единицы. Амастриан, самое грязное место в городе, форум Феодосион – напротив холма.
Шахразада просто поясняла всё, что видела, невзирая на застарелые следы пожара, разрушения или разграбления. Наполовину уцелевшие здания были заброшены и смотрели на город зияющими окнами верхних этажей, навсегда покинутые хозяевами в силу смерти, бегства или плена.
– Отсюда налево – Макрос Эмболос, Большой рынок, ведущий к заливу Золотого Рога, прямо к домам венецианцев.
Всадники по ходу движения осматривали руины с равным вниманием, как и немногие восстановленные дома или части улиц. Им оставалось только воображать былое многолюдие, пространства и просторы площадей. Тем не менее, город все-таки жил, сохранив жалкие остатки колоссального наследия. Их невозможно было стереть с лица земли ни огнем, ни варварской рукой франка или британца. Даже алчные папские посланники, растащившие святыни по италийским городам в разные концы Апеннин, скорее невольно прятали их от грядущих потрясений и потерявших удачу и счастье правителей Восточного Рима, который теперь именовал себя как Латинская Автократия в Константинополе или Империя Романиа.
Когда всадники проезжали Макрос Эмболос, падишах неожиданно спешился, отдал поводья и позвал с собой хозяина судна. Они пошли вместе по рынку, пока, наконец, падишах подошёл к лавке рыжебородого купца, торговавшего пушниной.
– В семье моего друга скоро свадьба, что есть в подарок невесте? – спросил падишах рыжебородого. Тот кинул на прилавок несколько заячьих шкур и предложил выбрать.
– Доменико, возьми вот эту, – падишах указал на самую пушистую и крупную.
Равеннский купец, с трудом соображавший, о чем говорят на незнакомом языке падишах с торговцем, машинально взял мех и спросил: – Какая цена?
– Это подарок, главное, чтобы заячий мех не был купленным, но достался по доброй воле, – ответил падишах. Рыжебородый наотрез отказался брать деньги, показывая на падишаха и что-то лопоча.
Доменико посмотрел на рыжебородого продавца, с улыбкой кивавшего головой, затем бросился догонять падишаха и всё недоумевал, как получилось, что совершенно незнакомый торговец вдруг подарил ему дорогую вещь, увидев лишь единожды в шумной суете константинопольского базара.
Вскоре начались постройки венецианского квартала. Со стороны рынка это были большие двухэтажные дома с окнами на втором этаже, имевшие внутренние дворы с постройками.
Маркантонио Гонзини, чей дом разыскал падишах, отсутствовал в городе, но управляющий ожидал его через четыре-пять дней. Он предложил остановиться в гостинице, принадлежащей мессеру, сам проводил туда гостей и отметил как временно прибывших в город чужеземцев.
– Гаспаро, пришли мастера для изготовления одежды или продавца, но только так, чтобы не нарушать законы города, – сказал ему падишах.
Продавец ромейской одежды появился довольно быстро. Ему удалось продать далматик и плащ для падишаха и девушки, которой он предложил ещё и жемчужное оплечье с перчатками. Дорогие шёлковые одежды венецианской моды падишаху и Шахразаде было обещано изготовить не ранее, чем к концу следующей недели. Отдельно пришлось выбирать одеяние двоим персам – охранникам, сопровождавшим падишаха. Они с неохотой натягивали на себя непривычные римские льняные и хлопковые рубахи.
Третьего дня по прибытию ровно с рассветом все уже сидели на лошадях, готовые к выезду. Ждали Доменико. Когда он появился, падишах обратился к возлюбленной: – Свет моих очей, Шахразада, веди нас по западной дороге за пределы крепостных стен.
Они поехали известным путём до Месы, затем повернули на запад и миновали третий, четвёртый, пятый и шестой холмы. Наконец, выехали из города через Харисийские ворота и дальше по дороге до края каменистой степи, где падишах остановил коня и сказал: – Доменико, настал твой звёздный час. Удача в твоих руках: дальше иди пешком вон до того серого валуна, выбери большой плоский камень, разложи на нём зайца и возвращайся.
После того как Доменико вернулся и влез в седло, пришлось выжидать довольно долго. Наконец, появился огромный орёл, паривший высоко в небе. Он постепенно приближался, делая большие круги и сохраняя высоту. Осмотрев пустыню, орёл снизил полёт, сел на валун, о котором говорил падишах, и стал осматриваться. Всадники наблюдали происходящее, падишах же негромко произнёс на незнакомом языке:
Этот ястреб однажды перо обронил, пролетая,
И оделись сияньем пределы Китая.
На чужбине, в неволе, в петле долговой
Всем приносит удачу Симург…
Как только падишах произнёс имя птицы, оба стражника одновременно повторили эти слова, словно знали их наизусть, и вновь замерли в ожидании. Некоторое время спустя птица взмахнула крыльями, слетела с камня и, схватив когтями шкурку, взмыла вверх.
– Доменико, скорей! Посмотри, что там лежит на том месте, где был заяц? – падишах тронул коня в сторону валуна.
Доменико пустил свою клячу впереди всех, соскочил на подъезде и склонился над камнями: точно в центре плоского обломка лежал довольно крупный забарджад. Купец, поражённый, взял его и, глядя на падишаха, произнёс: – Много слышал я о чудесах персидских, но если не видел бы глазами своими, о, падишах, ни за что не поверил бы! За такую драгоценность, как расплатиться мне?
– Никому не показывай камень и не говори о том, что было здесь, пока не вернёшься к себе домой, – отвечал падишах. – Иначе ждут большие несчастья. Спросим Маркантонио о цене, из этого рассчитаешься за наш постой и одежды портному, больше мне ничего не нужно.
Падишах направил своего кохлани в сторону города. Грусть овладела им: столько времени они в пути, а нет конца бегству, нет и храма, который он разыскивал. Шахразада увидела тоску возлюбленного, положила руку ему на плечо и сказала: – Едем за мной, о мой господин, кое-что покажу тебе.
За Харисийскими воротами, за цистерной Аэция, за стеной Константина, уже почти на краю полосы выгоревших улиц, они свернули на холм, на самой вершине которого стоял великолепный храм о пяти главах, устремлявшийся ввысь.
Вокруг храма простирался обширный двор, по четырем его сторонам располагались портики , они замыкали площадь, окружавшую храм, за ними были устроен дворец василевса, бани, гостиницы и помещения, приспособленные для удобства приходящих. Но теперь всё прекрасное убранство имело печать разорения: золото, покрывавшее купол, ослепительные украшения вокруг него и медные позолоченные черепицы на крыше – были сняты латинцами.
– Точно такой же храм стоит в Венеции на площади Святого Марка, недалеко от гавани, – удивлённо воскликнул Доменико. – Его именем тот храм и назван, как и вся республика.
– Нет, сей храм – Святых Апостолов, – возразила Шахразада. – Второй по величине в Новом Риме и всей римской империи после Святой Софии. И хотя латинцы его разграбили, он не утратил величия.
– Я тоже видел такой храм, только в долине Согдианы, осталось узнать, какой из двух?
Втроём они зашли внутрь, девушка стала тихо объяснять мозаику, украшавшую стены – учеников в лодке, плывущих через Геннисаретское озеро в бурю, архангела Гавриила с расправленными крыльями, стоящего перед Девой, последователей, распростёртых пред возносящимся Господом…
В храме были сооружены двенадцать ковчегов в память, честь и славу лика апостолов, среди них поставлен гроб императора Константина.
Рассмотрев всё, повелитель встал под большим плафоном храма, достал из-за пазухи пергаменную иерусалимскую книгу и начал негромко читать, иногда заглядывая в текст. Некоторое время лишь голос читавшего нарушал тишину. Наконец, из алтаря вышел древний годами монах и подошёл к нему: – Раб Божий, позволь мне взглянуть, что это в руках твоих?
Падишах отдал том и ожидал, что скажет монах.
– Что просил передать владыко Эуфимиос?
– Он благословил принять веру вашу и отдал мне эту рукопись, напутствуя в дорогу.
– Надлежит пройти к настоятелю.
Чернец прошёл в один из проходов с колоннами и направился к небольшому зданию. По дороге расспросил о деталях разговора в храме Воскресения Христова. На пороге покоев их встретил совершенно седой и великовозрастный батюшка с широкой бородой и большими голубыми глазами, крепкий и на вид весьма строгий.
– Отец Нектарий, из сарацинских стран прибыл путник и с ним Священное писание от владыки Эуфимиоса из Иерусалима, – сообщил монах священнику. – Посланник этот приехал прямо от него, он также выразил желание принять православную веру.
Нектарий выслушал служителя, осторожно взял и внимательно осмотрел пергамен, после чего произнёс: – Следуя евхологию , крестить скоро не подобает. Но таинство твоё – частное. Раз владыко Эуфимиос совершил над тобой оглашение, и ты запомнил молитвы, что он предписал, то моя задача упрощается. Надлежит исповедать приходящего к соборной церкви, желающего принять святое крещение, а также озаботиться, чтобы чин церкви вошёл в обыкновение. Раз воспринимаешь греческую речь, то вот грядёт день Господень , до четвертого дня после него ежедневно приходи на богослужение, после того в пятый день, и только затем будет возможно завершить чин обращения к православию. Прихожан теперь почти не бывает в храме, вот, диакон – отец Андрей с нами послужит. Учти только, что латинцы не должны проведать обо всём, что мы делаем, иначе грядут неприятности.
Падишах пошёл обратно и разыскал Шахразаду. И они возвратились в гостиницу венецианца. Доменико же отправился на пристань к своему нефу.
Нахлынувшие сумерки прохладой осенили созвездия. Остались они одни в покоях, и девица приступила к нему, чтобы понять причину лёгкой тени, омрачившей брови возлюбленного.
– Что, что сказали, как наставили? Прост путь к Богу, но тернист. Это как от смерти бежать, а она – повсюду. Вот и мы – беглецы: с пожарища на пепелище. Сколько ворот открылось пред тобою и сколько гор выровнялось и понизилось по дороге к Царственному граду и Храму его! Господь препоясал тебя и привёл сюда. Он вывел из битвы, подарив жизнь там, где тысячи потеряли её рядом с тобою. Он образует свет и творит тьму, производит бедствия и устраивает мир. Он – Бог сокровенный, Спаситель. Невежды – те, кто молится богу, который не спасает.
– Верно, не для того я стремился сюда столько ночей, чтобы воззреть на руины. Достаточно было вернуться в Мараканд, выгоревший в несколько суток, словно огромный стог сена. Однако правильно и то, что из восточного оазиса в западное море – путь долгий и пролегает через пустыни и горные страны. В ближайшие дни мне предстоит участвовать и научиться службе церковной.

____________________________________ 

Геллеспонт, Дарданеллы.

Пропонтис — Пропонтида, море Мармара.

Форум – площадь (Феодосия). 

Четверостишие Симург — вольное изложение Лисонут тайр Алишера Навои.

Портик — собственно, проход, галерея с колоннами.

Евхологий — сборник молитв (Молитвослов), взятых из Потребника, содержащий описание и наставления при чинопоследовании таинств (евхологий).

День Господень — Воскресный день; прочие дни недели современных наименований не имели.

Глава 25

Огромная венецианская галея, взмахивая вёслами, медленно продвигалась к причалу небольшой гавани, предназначенной только для военных судов Светлейшей республики. На берегу портовый капитан уже ожидал прибытие. Корабль, украшенный флагом подесты Константинополя, пришёл прямо из Венеции. На его борту находился не столько военный, но большей частью торговый груз. Несколько богатейших купцов добились права использовать просторы внутренних помещений для своего товара.
Маркантонио Гонзини сошёл на пристань и наблюдал выгрузку сундуков, ящиков и тюков. Внимание отвлёк управляющий, встречавший с докладом о положении дел в отсутствие господина. Наконец, он окончил и сообщил:
– Пять дней тому назад один восточный человек, прибывший издалека, справлялся о Вас. Поселил его в нашей гостинице, он ожидает встречи.
Гонзини отвлекся от наблюдения: – С Востока? Проси прийти ко мне в полдень, если он на месте.
На берег подали подводы, и грузчики принялись увязывать поклажу на телеги. Обоз неторопливо двинулся по улицам города, хозяин же пошёл позади последней подводы, продолжая разговор с управляющим.
Тени башен и домов двинулись вслед за поднимающимся светилом.
– Мессер послал узнать здесь ли Вы, он только сошёл на берег и просил передать, что будет рад принять вас сегодня к полудню, – сообщил падишаху мальчик слуга, пришедший поутру.
Римские долгие возлежания за трапезой давно ушли в прошлое, вместо них мир поставил столы и табуреты со скамьями. Вульгарные обыкновения , воспринятые по всему Италийскому полуострову, с торговыми людьми пришли к римлянам в Новый Рим, несмотря на их неприязнь к латинянам.
Падишах и Гонза искренне обрадовались друг другу и долго обменивались впечатлениями о состоянии Восточного Рима. Гонза вспомнил прекрасные улицы и базары Мараканда и сожалел о том, что город стёрт с лица земли. Падишах же сказал коротко, что столица процветавшего оазиса живёт в глубине его сердца, и заметил, что судьбу Хорезма разделила Срединная Азия и не предугадать, где остановится это разрушение.
– С весны у меня во дворце вьёт паутину паук, а в башнях Афросиаба дозор несёт сова. Нет мне дороги в разрушенный край, если увижу его даже издали, хватит ли сил обойти пепелище?
– В Республике Святого Марка тебе всегда будут рады, падишах, – ответил Гонза. – Наши интересы распространяются далеко на Восток и на Запад. Твоё знание огромного мира, лежащего по ту сторону Босфора, представляет собой сокровище, а сообщения бесценны.
– Согдиана вся выжжена, и татары вот-вот двинутся дальше. Но ради завоевания Хорезма им пришлось уйти из Китая, который остался непокорённым. О Венеции и народах, что западнее Италии, они знают немного, да и столицы их не привлекательны, поэтому монголы навряд ли будут искать там добычи. Иное дело Багдад и Дамаск, слава их идёт по всему арабскому миру, богатому и обширному.
– Последние двадцать лет принесли республике заметные успехи, однако окружающий мир остаётся неустойчивым, и мы ломаем голову, как упрочить позиции, нам до сих пор нужны дополнительные порты, новые рынки и многие предметы роскоши. Пути в Индию остаются неизведанными.
– Гонза, области Фараруд и Согдиана разорены кочевниками, и даже малейшие торжища и караванные переходы исчезли или опасны, ткачи, кузнецы и прочие умельцы толпами угнаны в рабство. Сегодня возможно уверенно говорить, что ни зинданского, никакого другого шёлка там больше нет, остался только персидский в Рагах Мидийских и Нишапуре, и он не хуже. Но что такое тропы из Рея в Новый Рим? Одно направление пересекает Персию и Мидию в Антиохию и далее морем, есть ещё через Рум . Редкий путешественник знает, что мимо Синупа, Трапезуса и Севастейи есть торговый путь, который пролегает на север и дальше идёт по рекам. В северной стране Русии шёлк носят даже простые жители. Приходившие к нам торговцы рассказывали, что шёлковые ткани и драгоценные камни они доставляли германцам и франкам по холодным морям, минуя Царственный город. Там можно купить метаксы на половину галеры. Из лесных краёв привозят очень хорошие меха и шкуры и даже оружие. Вот направление торговли еще не известное вашим купцам. Правда, надо учитывать, в чьей власти эти земли.
– Ты ведь знаешь, до недавнего времени Понт был закрыт галеям из Светлейшей. Мессер Джакомо Тьеполо – подеста Нового Рима, мы вместе сошли на берег сегодня, давай пойдём к нему, твои рассказы – это знание человека, знающего действительное положение дел Малой и Срединной Азии, настроение багдадского халифа.
– Захватим одного морехода из Равенны, он помог мне сюда добраться, потерял много времени. Ему всего-то надо разрешить продажу, ну, если хочешь, сам осмотри, что в корабле его – он пришёл из Яффы и стоит в гавани.
Маркантонио Гонзини крикнул прислугу и отправил его за равеннским купцом. Тем временем он показал падишаху диковинные вещи, что удалось привезти из Китая и Согдианы в тот раз, когда воины падишаха спасли его от верной гибели и разграбления татарским отрядом. Из всех вещей падишах выбрал одну, совсем неприметную и оставшуюся без внимания владельца. Это был лист бумаги, изготовленной в Мараканде.
– Посмотри сюда, Марко, – подозвал его падишах. – На этой плоской вещице, которую изобрели китайцы, можно писать лучше, чем на коже или на листе пальмы. На эти плоские пластинки никто не обращает внимание, но целые книги мне довелось видеть, написанные на таких листиках писцом. Целые стопы у меня хранились, расписанные рисунками, и я читал их. Даже стихи персидских и арабских поэтов. У меня в Мараканде были самые лучшие бумажные ремесленники в Хорезме и Хорасане. Китайцы закупали много бумаги для ведения счетов, а мои визири записывали события и вели календарь. За этим изделием будущее, Марко, скоро он заменит пергамен. Как только попадётся мне мастер, владеющий секретом изготовления, тотчас пришлю его. И мечи когда-нибудь получат новый вид и применение. Разве ты не слышал, как султан Юсуф , встретившись с рыжебородым королём крестоносцев, предложил ему разрубить подушку, и тот не смог этого сделать своим мечом? Тогда как у Салах ад-Дина это получилось, и он показал ему острую изогнутую саблю, немало удивив короля. Да и лошадьми крестоносцы не умеют управлять также искусно, как воины Азии. И скакунов у них надёжных нет.
Доменико, пришедший не сразу, готов был продать часть товара дешевле, лишь бы успеть вернуться в срок домой. Однако Маркантонио отказался от снижения цены, но взялся осмотреть и выбрать всё, что можно приобрести по справедливой цене.
– Если хочешь, чтобы покупали на Большом рынке, можешь выставить только с разрешения подесты, – добавил он.
Напоследок падишах посоветовал ему: – Знаешь, Доменико, как можно ускорить ход твоего судна, чтобы ты успел возвратиться? Мне известен верный способ: изобрази на борту вздыбленную лошадь рядом с буквами. Вот увидишь: гарцующий конь принесёт удачу, парусник твой полетит как пегас на крыльях. В Равенне будешь на неделю раньше срока!
Риччи едва ли не клятвенно обещал воспользоваться советом, он уже убедился в твёрдом слове падишаха, когда орёл принёс ему заветный камень забарджад, из-за которого он пустился в рискованное плаванье. Теперь же ему удалось удачно пристроить содержимое, наполнявшее закрома его нефа.

________________________________________ 

Подеста Константинополя — Глава администрации (итал. podestà).

Вульгарные обыкновения — в смысле: простонародные, грубые; европейские обычаи, пришедшие в античный мир и распространённые в странах, издавна считавшихся варварскими.

Рум — Румский, позднее Конийский султанат.

Салах-ад-Дин: султан Ю́суф ибн Айю́б (Аль-Ма́лик ан-На́сир Сала́х ад-Дунийа ва-д-Дин Абу́ль-Муза́ффар Ю́суф ибн Айю́б, 1138 – 1193). Рыжебородый – король Ричард Плантагенет (1157-1199); участник Крестового похода, по легенде встречался с Салахаддином. Имя Салах ад-Дин употреблено как общеизвестное прозвание.

Глава 26

Каждое утро падишаха и Шахразады начиналось с церковного пения в храме Святых Апостолов. Никого в разорённом здании не было, кроме священника и служителя его. Иногда один-два монаха подпевали и помогали в богослужении. Девушка становилась напротив Царских врат, падишах же – в притворе. Творили молитвы и поклоны усердно и во множестве . Проклято было всякое нечестие и прелесть, и защитил иерей оглашенного от вражеских искушений, отпустив на отдых. И ещё приходили они в храм на богослужение, и произнесено было оглашенным отрицание от сатаны и сочетание ко Христу. По окончании настоятель оповестил: – «Се конец твоего оглашения».
Наступил день, когда вошёл он в залу для таинства, расположенную в правой части притвора. Необыкновенно украшенным было всё её пространство. Стены облицованы мрамором, а своды и проёмы в арках расписаны мозаикой. При входе над головой выложено мозаичное изображение усекновения честной главы Иоанна Крестителя и поднесение блюда Ироду. Главнейшим же было – Крещение Иоанном Господа: Христос, погружённый в воды Иорданские, и Дух Святой, на Него нисходящий, и ангелы пред Ним в глубоком поклоне. Над алтарём баптистерия – райские кущи, где ангелы и серафимы окружают и поддерживают Христа. В центре, на подножке, была установлена каменная купель, вытесанная из мрамора, огромная, очень вместительная и наполненная освященной водой .
И взял пресвитер святого масла перстом и сотворил знамение креста на челе, на перстах и на плечах крещаемого. И, перекрестившись, вошёл обращённый в купель, облачившись в белые одежды, и возложил святитель на него руку и погрузил трижды с молитвами: – «Благословен Бог просвещая и освящая… Во имя Отца и Сына, и Святого Духа».
После же того помазал освященным миром тело его во многих местах и наложил Печать дара Святого Духа и произнёс: – «Аминь. Да откровенным лицом славу Господню зрит…».
Обошёл купель трижды с новокрещённым, и проводил в алтарь через северные двери, приложил его к Престолу храма Святых Апостолов. Поставив же лицом к Царским воротам, ещё возгласил: – «Во Христа крестился, во Христа облёкся. Ему же всегда твори угодные дела, во всё время живота твоего, в православной вере твёрдо пребывая…».
И вошёл он в сообщество верных и, вкусив Тела и Крови Христовых, приобщился к Жизни Вечной. Возрадовалось тогда сердце падишаха, и обрёл он новую жизнь, и плечи его осветили лучи Света небесного. И пала с души его тяжесть поражения в битве и утраты Мараканда персидского. Ибо как далеко восток от запада, также далеки стали беззакония прошлого. И перешла печаль его в радость. Увидел он, что устроил Бог два жребия: ин язычникам, ин – сынам Божиим, воззвавшим к Нему и спасённым. И за него ходатаи были перед Ним и приняли его в число своё.
Багровый горизонт полыхал безудержно безветренным вечером, медленно пожелтел и угас, оставив на тверди мелкие искры, светящиеся ровным прохладным светом. Фиолетовый небосвод покрыл бескрайний Новый Рим, его пожарища и крыши построек, под которыми тысячи созданий откладывали заботы, зажигали лампады и с надеждой ожидали приближения рассвета. Настал час, и Шахразада опустилась на ковер в ногах господина и отверзла сахарные уста…
– Вечное течение потока времени неудержимо влечёт за собой всё сущее. Грядущее наше бежит впереди вала монгольской конницы, идущей от края горизонта до края его, а всё, что позади конского хвоста, остаётся в прошлом. И мы не утонули в круговороте нашествия, потому что узрели гребень этой волны. Вот и сегодня ты сделал верный выбор между православным правилом и латинским, о, великий господин, и я рада, что отныне мы принадлежим одной вере и будем твёрдо стоять за неё: всяк иже оставит дом, или братьев, или сестёр, или отца, или матерь, или жену, или земли свои имени Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследует.
– Мудрейшее из созданий под этими звездами, о, Шахразада! Ты лучше меня понимаешь, как мало мы значим в вихре движения. Ближайшие ко мне друзья и мудрецы вместе со мной старались поступать ровно так, как подсказывал разум и традиции предков. Мой старший брат, друзья – Ясмен и Омид, вместе с которыми я впитал молоко мудрости этого неба, мы с юных лет пытались разглядеть с полудня следующее утро. Как игроки в шашки или шахматы на местных рынках предвидят ходы – как собственные, так и противника. Однако уразуметь ход завтрашних событий недостаточно, несчастный Омид сейчас подтвердил бы этот вывод. Любой, играющий в шахматы, скажет, что стоит покачнуть доску с фигурами, как все расчёты утрачивают смысл. В завтрашний день мы движемся во тьме, и только зрящий Свет невечерний может идти не спотыкаясь. Избран свыше такой человек, а тот, кто беседовал с ним – счастливец, и ты была путеводной звездой мне, ибо он упомянул о тебе.
– Что повелел иерусалимский старец из того, что возможно сообщить мне?
– Его мысли были настолько ясны и доходчивы, а речь непродолжительна, что забыть или ошибиться невозможно – можно отказаться от самого себя и пойти смутной дорогой туда, куда поведут. Молвил он, что Всевышний, управляющий стихиями, пошлёт лёгкий ветер, который приведёт меня к истине, а Священное писание, что дано мне, поможет, и само найдёт свой престол. Моя задача только в том, чтобы не идти влево, если ветер несёт меня вправо, и, сойдя на берег однажды, не искать противоположного. Впрочем, это уже домыслы.
– Из того, что ты рассказал, уже всё совершилось или нет?
– Конечно не всё, да и книга ведь ещё остается у меня. Смысл не только в прямом значении слов, что произносил старец. Некоторые обстоятельства дал мне разобрать самому, только указав на них. И не всё еще для меня прояснилось. Пока одно могу заключить: в этом городе мы надолго не задержимся, и никто здесь не должен слышать наших имён.
– А рыжебородый купец – тот, на рынке, откуда знает тебя? Великий падишах, ведь помнишь, что я не забыла свою родную русскую речь и слышала, о чём вы говорили, – она улыбнулась и слегка навалилась сверху на него. Он тоже развеселился от воспоминаний и прижал её к себе.
– Э-э, Шахразадэ, это же купец с одного из моих рынков в Мараканде, привозивший со своей родины красивейшие меховые шкуры. Однажды я предупредил его, чем спас от нашествия монгол, он же вывез мою тётку со своим караваном накануне нашествия. И сразу узнал, и с полуслова догадался о том, что мне от него нужно.
Жар девичьего тела напомнил о глубокой нощи, давно нашедшей на лицо земли. Поднебесная тишина была такой же, как в любой точке петляющей тропы, что осталась позади обоих, лежащих под звёздами в маленькой спальне постоялого двора в разорённом сердце империи. Золотой Рог, Босфор и Пропонтида с трёх сторон окружали город и несли над жилищами свежий морской ветер. Звёзды летели быстрее, подгоняемые его порывами, и приближали утро нового дня.
Почти две недели Шахразада показывала падишаху Новый Рим и его окрестности, которые знала с детства. Несмотря на пожары и жадные руки франков и германцев, былое величие сохранило свои следы, также, как и множество воспоминаний о нём. На ипподроме это был погонщик, ведущий осла и принесший удачу императору Августу, орёл, в полёте стиснувший когтями ядовитую змею, который смутил самого Константина – он указывал дневные часы жителям по числу двенадцати линий, нарезанных на его крыльях, возницы, являвшиеся образцом кучерской ловкости.
Матерь мира – Собор Святой Премудрости Божественной они обошли весь: благодаря тому, что он вот уже два года стоял без латинского патриарха, литургии в нём проводились лишь необходимые и по папскому правилу.
– Да растворятся Святые врата твои православному архипастырю, – произнесла Шахразада, стоя под куполом. – Когда-нибудь вспомнят здесь вся о нас бывшая.
Падишах же, проходя по хорам здания, остановился и, прочитав надпись на мраморном надгробии, сказал: – Henricus Dandolo . Немного пережил сомнительную славу. Надолго ли удержит камень прах его? Слепец, прозревший мудрость серебряных монет, познал ли ты последствия времён?
Рядом с Великим храмом девушка постучала в двери пристроенной церкви – почти часовни, «просфигион» , как она назвала её. Сторож не сразу открыл, а спросил кто они и откуда пришли, затем громко донёс архиерею: – Это мужчина и женщина с Востока, видимо, по пути домой. Они спешат на поклонение.
После чего ему разрешили впустить путников.
– Это церковь святого Николая, епископа Мир Ликийских, её поставили для того, чтобы всякий, кого обвиняли в преступлении, если успевал войти внутрь, то освобождался от наказания. Такова была забота басилевса о своих людях.
Площадь Константина, широким овалом располагавшаяся с востока на запад, была по оконечностям завершена триумфальными арками, украшенными отлитым из металла памятником Константину Великому с семьёй и двумя ангелами – хранителями с крестами. Пространство огибали портики с изваяниями. В центре была поставлена величественная колонна красного камня, увенчанная крестом. На форуме же когда-то был Парис Александр, подававший Афродите золотое яблоко; таинственные знаки зодиака; на четырехугольном медном столпе возвышался образ женщины-ветроуказательницы. Здесь встречались все крестные ходы, пролегали торжественные выезды цезарей.
– Рассказывать о каждом из этих искусных творений можно сколь угодно долго, это хранилище красоты наполнялось почти тысячу лет. Но ровно также как монголы в Мараканде, так и крестоносцы сожгли город и переплавили все статуи на мешки дешёвой монеты, ею они расплачивались за пищу. Уцелела, по слухам, только четвёрка лошадей, которых вывезли венецианцы. Для удобства перевозки они отрезали коням головы, а что сделали с ними – то неизвестно. Венецианцы всё что грабили, отсылали на свою родину .
Падишах объехал и осмотрел крепостные стены, особенно их сухопутное расположение, Влахернские и Золотые ворота, защищённые с обеих сторон мощными сооружениями с красивыми скульптурами слонов и воинов. Внутренняя большая стена с валом, укреплённая ещё одной внешней – меньшей, с глубоким рвом убеждали в своей неприступности.
– При надлежащей обороне захватить прямым приступом такие укрепления, думаю, немыслимо, – произнёс падишах задумчиво. – Даже, если забыли запереть калитку – керкопорт : в случае осады победу следовало бы искать в ином способе нападения.
– Сие место и есть стоящий среди морей Новый Рим –Василевус Полис – Царственный град, Седмихолмие, наречённый именем Константина, им возвеличен и прославлен, и во всей вселенной нет такой столицы и не будет. Всё, что накоплено за тысячелетнюю историю Рима, было сосредоточено в нём до появления влезших в долги искателей случайной добычи под папским знаменем.
В один из дней поехали вдоль лабазов и заведений торговцев. Выехали через башню святого Евгения: там, на побережье залива, были склады и амбары, а поперёк узкой излучины была переправа. Между лавок и домов они доехали до въезда, где девица прочитала надпись: «мысли о смерти делают жизнь слаще». Восточный Рим своим каменным скелетом напоминал о неизбежном печальном окончании человеческого бытия.
– Неужели движение времени, это – шаги смерти, неуклонно приближающейся, – подумала она. – А не наших дел, прокладывающих дорогу в будущее? Погибель сладка только для неё самой, всему остальному она горька.
Вернулись под воротами Перама. Неподалеку от них торговые люди из Венеции совсем недавно построили большое здание для складирования товаров.
– Фундук, – именовала его Шахразада по-арабски. – Ромеи произносят: пандокос, а итальянцы называют его фондако, отсюда начинается квартал, заселённый гостями из Республики Святого Марка.

____________________________ 

Чинопоследование ко Крещению сложное, здесь и далее полнота цековной службы опускается. Кроме постного питания (раз в день) перед крещением, например, налагалась ещё обязанность совершить триста поклонов и шестьсот молитв Иисусовых, и Богородице. Пришедший и оглашенный – желающий креститься.

Из убранства баптистерия храма Святого Марка (в Венеции) упомянуто лишь то, что вероятнее всего имело место в храме Святых Апостолов (в Новом Риме).

Константин Великий: Константи́н I, Фла́вий Вале́рий Авре́лий Константи́н (272-337 г.г.).

Собо́р Свято́й Софи́и — Прему́дрости Бо́жией; (Ναός τῆς Ἁγίας τοῦ Θεοῦ Σοφίας; 552 – 537 г.г.); Святая София Константинопольская (совр. Айя-София). 

Энри́ко Да́ндоло – 41-й венецианский дож. Провёл монетную реформу в Венеции, был слеп на один глаз. Один из инициаторов разграбления Константинополя крестоносцами во время четвёртого крестового похода в 1204 году. Скончался 1 июня 1205 года в возрасте 98 лет, похоронен в Софийском Соборе.

Просфигион — убежище.

Басилевс — Император – глава империи.

Квадрига — четвёрка лошадей или квадрига, сейчас находится в Соборе Святого Марка в Венеции, также как некоторые другие памятники.

Керкопорт – Цирковые (или малые) ворота: калитка на северной (Феодосиевой) стене для замены часовых, эта часть стены не сохранилась. Известно несколько легенд о том, что через калитку проникали осаждающие и захватывали город (в разные эпохи), в том числе во время последнего штурма в 1453 году.

Город сохранял своё название Новый Рим вплоть до 1930 года, остальные наименования неофициальные.

Фондако — собственно, фонд – хранилище, запасы товаров.

Глава 27

Пролетело немного дней, и вот, однажды, когда солнце начало опускаться к горизонту в окружении набежавших туч, и Шахразада с падишахом, расседлав лошадей, уже направились в покои, как некто вошёл на постоялый двор и, подойдя к падишаху, поклонился и глухо промолвил: – Козьма, купец, прислал передать, что в ночь эту отходит корабль его с причала в дальнем конце Золотого Рога, так что, если мессер желает, пусть прибудет на борт. Больше мне ничего сообщить не велено.
Наречие, на котором говорил незнакомец, было известно обоим, поэтому падишах произнёс: – Вотто делля провиденца , так сказал бы Джакомо Тьеполо – наместник венетов в Романии и владыка четвёртой части этой империи и ещё половины.
– Голос Провидения – это наша судьба, – ответила Шахразада. – Мы только прислушиваемся и воспринимаем его.
Подворье русских купцов находилось в дальнем конце залива, в предместьях города, за его северной стеной, близ монастыря святого Маманта, здесь же был и порт, полный их небольших и удивительных кораблей.
Двадцать ладей вышли из гавани, и это были совсем не такие посудины, как у равеннского купца, пришедшего из Яффы в Константинополь. Все были одинаковы как по форме, так и по внешнему виду: плоские и узкие, с закругленными поднятыми носами и кормой, с весельниками по бортам и одним большим распущенным парусом. Некоторые из них были своеобразно раскрашены. Управлялись забортным веслом и командами кормчего. Над палубой была устроена палатка, за ненадобностью подобранная. Вся поклажа находилась в середине днища, покрытого настилом. Животных пришлось развести парами в разные суда, стойбище для них нашлось благодаря тому, что освободилось место проданного товара. Двое падишахских воинов разместились со своими скакунами на соседнем паруснике.
При выходе из Золотого Рога обозначилось встречное течение, сносившее в Мраморное море, но усиливающийся ветер был попутный и устойчивый, поэтому на весла приходилось налегать изредка.
Хозяин и его гости расположились на корме, поднятой и закругленной. Падишах и Шахразада плыли против движения морских вод, подчинившись воле первого же неожиданно выпавшего на их долю обстоятельства. Их не смутило внезапное позднее отплытие.
– Промысел Божий управляет кораблем, Он даёт безопасную стезю в море, и спасёт от всего, и спасёт всякого, даже неискусного в мореплавании. Благословение Божие будет нам светильником, – проговорила девушка, взойдя на ладейный настил и устроившись на каких-то тюках. И падишах согласился с ней, ибо помнил слова иерусалимского старца, вручившего ему Священное писание. Были веские соображения отходить с первым же удобным случаем. Он принял решение плыть с купцами, поскольку та часть Понта, куда они направлялись, и порты, находящиеся на пути, он давно задумал исследовать. Ему, конечно, известно было древнее предание о том, что послы Согдианы ходили к ромеям с подарками и просили дружбы.
В сумерках уходили вдаль едва различимые очертания спящего Царьграда, башни, на коих кое-где светились огоньки, корабли, стоявшие в гаванях. Тяжёлые низкие облака добавляли мрачности уходящим крепостным стенам и волнению пучины.
– Великая столица умирает. Нет никаких признаков восстановления. Даже ворота без охраны. Только враждующие между собой латинцы копошатся в эргастериях , да вон, редкие посудины их стоят в Гептаскалоне и Софианском порту, – словно на прощание произнесла Шахразада.
– Пейратус – это искатели удачи, – поизнёс Козьма, глядя на лодки у покосившейся пристани. – Потому вышли мы хмурой ночью, когда даже звёзд не видно, чтобы уйти от преследования. Больше не пойду сюда, нет здесь товаров лучших, чем на Востоке. Ни шёлка зинданского, ни бархата. И сабли давно уже делают изогнутые и острые.
Козьма описал как мог Автократорию Трапезуниас и виденные там города, их рынки, причалы и крепости:
– Вдоль Понта земли страны той отделены хребтами гор от всей Анатолии и только Понтийские ворота и дороги, идущие долинами рек, пропускают караваны. Самый надежный путь туда по волнам Понта. Границы страны неизвестны, но не далее одного-двух дневных конных переходов.
Кормчий неотступно следил за фонарём, горевшим на кормовой стойке впереди идущего судна. Движение иногда замедлялось, почти останавливаясь, гребцы поднимали вёсла и коротко отдыхали. Затем вновь налегали на древки. В глубокой темноте купеческие суда перешли к противоположному берегу и двигались прижимаясь к нему. Из-за густых туч и мрака очертания суши были едва различимы. Течение здесь не мешало движению.
– Поток морской подобен течению времени, он неудержим и властен над всем, что в недрах его. И только поднявшись над ним можно идти против его движения, – глядя на Босфор и исчезающие звёзды подумала девушка. И вдруг, когда весельники в очередной раз замерли, услышала где-то в глубине туманной дали отчётливые тяжёлые всплески. Точно также огромная венецианская галея догоняла парусник Доменико Риччи близ Реньо ди Кандио, она сразу узнала похожие звуки. Растолкала задремавшего было падишаха: – Пиратская галея догоняет нас, идёт поперёк, их уже слышно вдалеке.
Падишах с Козьмой и кормчим забрались как можно выше и начали всматриваться в мглистую тьму. Как только стало очевидно, что наперерез идёт галера, некоторые из людей отложили вёсла и одели боевые доспехи. И на соседних посудинах уже готовились к нападению.
Во мгле ненастья и из-за необычного перехода пираты потеряли вереницу ладей, и только ближе к рассвету их удалось обнаружить и догнать. Разбойники вынырнули из тьмы и тумана, рассекая волны и рассчитывая своим тараном ударить поперёк хвостовой ладьи, при этом отбив две или три последних.
Падишах посадил Шахразаду в седло, повернул животное мордой к Анатолийским холмам и ждал развития событий, своего кохлани держал в поводу, накинув ремень на руку.
Как только столкновение показалось неминуемым, падишах хлестнул по крупу и скомандовал: – Пошла!
Кобыла махнула через борт и довольно скоро, коснувшись копытами дна, вышла на песчаную полосу с красавицей на спине.
Позже стала ясна замысловатая петля каравана, прошедшего от одного берега к другому. В ненастную погоду торговый обоз не случайно продвигался по самому краю воды не только в силу слабого сопротивления её потока. Осторожность и предусмотрительность руководила ими, и точный расчёт. Догонявшие купцов грабители, разогнались ради внезапности и силы удара, однако близость отмели при такой тактике была замечена слишком поздно. Ладьи, шедшие в хвосте, вдруг стали разворачиваться и расходиться в стороны, галея пролетела в образовавшийся промежуток и, врезавшись в песок, основательно застряла.
Ровно в то время, когда копыта золотистой арабки взошли на ближайшую прибрежную возвышенность, за далёкой горной грядой вспыхнула огненная полоса. Рассветный ветер начал разгонять скученные облака. Возгорался свет над вершинами совершенно незнакомой земли, открывая путь в неизведанное. Когда дым полыхающей галеи и крики латинцев поутихли, стало ясно, что искать или ожидать падишаха, выходящим из моря, бессмысленно. Купцы на вёслах явно ушли далеко вперёд, и вместо боя с грабителями, видимо, просто закидали греческим огнем или как-то иначе подожгли потерявший ход корабль.
Девица медленно повернула поводья прочь от синей волнующейся стихии. Хорошо хоть погода прояснилась. Многое она слышала и знала о странах на восток от пролива – о Малой Азии – прежде всего, что недалеко расположенным от Нового Рима небольшим городом была Никомедия, а дальше за границами Латинской империи располагалась Автократия Никейас.
Постепенно стала восстанавливать в памяти прошедшие события, и в сознании мелькнуло, что падишах ей что-то крикнул вдогонку. Попыталась разобрать что же именно, но размышления были прерваны двумя всадниками, не весть откуда появившимися и медленно ехавшими бок о бок прямо к ней.
– Какие-нибудь курсоры или катафракты , – подумала Шахразада.
Однако, немного приблизившись и рассмотрев их, заметила, что перед ней обычные разбойники, возможно латинцы из пиратской ватаги, рыскавшие вдоль побережья в поисках добычи. Ни железные латы, ни шлемы – ничто не облагораживало их внешность, даже луков не было, только спатионы и контосы . Они ехали наудачу и вот: богатство само идёт прямо в руки.
– Дэсилуит эт вэнит, – крикнул один, догадавшись, что никто её не сопровождает.
– Катэва кай эла , – повторил его товарищ.
Увидев непонимание на её лице, оба направили на неё наконечники копий и стали подгонять коней. Она тоже пустила арабку прямо на них, заметно ускоряя бег. Но на расстоянии чуть более вытянутой руки, когда казалось бы копья должны были столкнуть всадницу, лошадь уклонилась и сразу же, лишь острые концы орудий пошли следом, отскочила в противоположном направлении так, что проскакала мимо налётчиков.
Степи Вологи и Танаиса сохраняли и передавали удивительные и неожиданные способы спасения всем, кто имел жажду бытия. Хорошо усвоившая в детстве эти уроки Шахразада иногда знакомила с ними падишаха, немало удивлявшегося их простоте и надёжности.
Дева полетела галопом прочь от неудачников в глубь неизвестной страны, не оборачиваясь, через округлые пригорки, поросшие лесом, минуя дикие поля. Скачка продолжалась столько, сколько понадобилось для полной уверенности, что погони нет, и опасность не угрожает. Поздним вечером остановилась среди деревьев на одной из возвышенностей, с вершины её была видна долина во всех направлениях. Она нашла в кожаном мешке позади седла несколько лепёшек, предусмотрительно положенных туда ещё на постоялом дворе в Константинополе. Голод, бегство и смерть – постоянные спутники человека, и прав тот, у кого для них всегда готов подарок.
Ей припомнилось, как они разделяли с падишахом скудную трапезу на аравийском нагорье, веселясь и подшучивая над превратностями судьбы, и загрустила. Одинокая путница, даже верхом и с лепёшками, всё равно что одинокая беглянка. Её верная арабка унесла от охотников за удачей и подарила покой до следующего утра, но нет дыхания радости без падишаха! Одиночество ночи не разделить с лошадью.
Когда прошла пора тяжелых раздумий, подняла глаза на небо: – Время Арктура , стерегущего медведя, – сказала вслух, вспомнила летние вечера в ранние годы и добавила: – Если на закате стрекочет изок , то до утра будет тепло и тихо.
Девица лежала в траве и созерцала твердь небесную. Здесь она – свободная женщина, и не важно латинская или римская страна у неё под ногами – здесь никто не скажет ей: «Ступай ко мне на двор, будешь рабыней, наложницей или служанкой». Но даже полёт вольной птицей на вольной земле без любимого падишаха – был ей тосклив и неинтересен.
Теперь не назвать уже того дня, начиная с которого, она хранила благочестивое уважение к возлюбленному господину. Пришло ей на память, как ещё в Мараканде поняла, что власть падишаха над жизнью и смертью растворилась задолго до нашествия монгол, иначе её наивная храбрость давно бы оборвала сказочные приключения в серале, как под звёздами аравийской пустыни они увидели, что перестали быть властелином и вещью. Влияние падишаха не было порождением деспотической воли, но было следствием проявления его мировосприятия, созвучного её пониманию и чувствованию мира и событий; знание им положения дел всегда давало возможность познать его опыт; мудрость падишаха простиралась до видения дня, который наступит после завтрашнего.
Их судьбы соединились потому, что таково было отношение друг к другу, таинственно влекущее обоих в едином русле происшествий и расстояний. Они нашли себя в Персии, отыщут и в Малой Азии. Вот и разбросанные парусники соберутся и продолжат путь к своему дому, также они с падишахом обретут пересечение путей своих.
Сейчас она попыталась оценить обстоятельства также покойно и уверенно, как это делал падишах, он всякий раз словно заранее знал наступление событий. Но вскоре вновь нахлынуло желание вдыхать аромат его, возлежать рядом, слушать и разговаривать с ним, смотреть на мир и ощущать его краски и оттенки вместе с любимым: «О, Господи! где ты, мой падишах!? Где ты сейчас?»
– Ка́мо отъи́де господине мо́й, ка́мо уклони́ся брат мой? – размышляла со слезами, пытаясь решить, где искать падишаха, и где он может встретить её? Не давала покоя мысль о том, что галея была не одна, и где-то в пучине Босфора купеческие ладьи всё-таки приняли бой с пиратами.
– Возвѣсти́ ми́, его́ же возлюби́ душа́ моя́, гдѣ́ ты́ господине мой? гдѣ́ почива́еши въ полу́дне? да не когда́ бу́ду я́ко облага́ющаяся на землех ромейских?
Шахразада сомкнула свои очи и уснула, лёжа на мягкой траве под звёздами Анатолии.
Коротка летняя ночь. Ещё не осветили верхушки дерев потоки рассвета, а золотистая арабка уже прикоснулась своими ноздрями к нежной ланите красавицы. Казалось, что и лошадь часы провела в размышлениях, теперь же шептала ответ на вопрос, с ним же уснула её хозяйка: – Реку тебе, добрая в женах… На ло́жи твое́м в но́щи иска́, его́же возлюби́ душа́ твоя́, иска́ его́, и не обрѣте его́. Воста́нь у́бо и обы́де во гра́дѣ и на то́ржищих и на сто́гнах, и поищи, его́же возлюби́ душа́ твоя́. Ищи же и обрящеши тамо .
Она открыла глаза и приподнялась: тихо вокруг, сияние вот-вот разыграется, уже птички проснулись. Господь повелевает светилу своему освещать землю, и оно посылает своё сияние всем, кто ждёт его. Восходит на востоке и опускается за горизонтом на западе и не иссякнет ласковый жар, исходящий от него, и свет его не угаснет. Золотые закаты неизменно сменяют столь же золотые рассветы. Подобно солнечному теплу согревала любовь сердце, и хранила она это чувство в душе своей. И не угасало оно, даже когда солнце любви её закрывали тучи или пределы земной поверхности. Несмотря ни на что каждый день, прожитый с любовью, был для неё золотым.
Откуда-то издалека сквозь тишину утреннего тумана донеслись звуки просыпающегося стада. Где-то среди холмов затерялось поселение. Мир поднебесный встречал начало дня.
– Довлѣет дневи злоба его , – развязала путы, села верхом и добавила: – А́ще не увѣ́си господина твоего, до́брая въ жена́хъ, изы́ди ты́ въ пята́хъ па́ствъ и паси́ ко́злища твоя́ у ку́щей па́стырскихъ .
Новый день в утренних лучах своих принёс единственную мысль – плод размышлений и воспоминаний. Шахразада пришпорила свою кобылу и поскакала в сторону поселения.

___________________________________

Вотто делля провиденца — голос Провидения. 

Латинцы – выходцы из западных стран (вне Италии, которых, в свою очередь, чаще называли италийцы). Эргастерии – ремесленные мастерские.

Пейратус — пираты; πειρατής – «искатели счастья». 

Понтийские ворота — перевал Зиганский проход.

Катафракты — простые воины латинцы или римляне.

Спатионы и контосы — мечи и копья.

Катэва кай эла, дэсилуит эт венит — слезай и подойди: Desiluit et venit; κατέβα και έλα (латынь и греческий).

Арктур — ночная звезда на восточной части неба ниже большого ковша Медведицы. В Анатолии восходит ближе к полуночи.

Изок — кузнечик, также славянское название июня.

Ка́мо отъи́де… — Куда пошёл господин мой, куда скрылся возлюбленный мой? 

Возвѣсти́ ми́… — Скажи мне возлюбленный мой, где ты господин мой? где отдыхаешь в полдень? сколько мне быть скиталицею на землях римских?

Реку тебе… — Скажу тебе, красивейшая из жен… На ложе твоём в ночи искала ты возлюбленного своего и не нашла. Встань же, обойди город, и на рынках, на площадях ищи возлюбленного твоего. Ищи же и найдешь.

Довлеет дневи… — Каждому дню своя забота.

А́ще не увѣ́си… — Если ты не знаешь господина твоего, прекраснейшая из женщин, то иди себе по следам стада и паси козлят твоих подле шатров пастушеских.

Глава 28

Ранним утром передовой пост римского военного лагеря выдвинулся к самой границе Латинской империи для обзора местности. Следом за ним выехал императорский аллагион , потому что сам император, бывший с войском, изъявил желание увидеть неприятельские границы.
Пост выехал на пригорок, с которого открывался вид на изрезанную горными отрогами долину, пролегавшую от одной горной гряды до другой. Аллягии же вместе с императором остались в низине с обратной стороны, чтобы не быть обнаруженными. Едва рассвет позволил рассмотреть движение жизни под небом, как один из постовых всадников отделился и подъехал к начальнику аллагиона.
– Из Никомедии в Никею скачет одинокий путник, по одежде римлянин, – доложил воин.
– Что повелит император: задержать ли того человека, или отпустить? – спросил начальник аллагиона, обращаясь к Феодору.
Феодор задумался и погладил свою раздвоенную бороду. Ближайшие его сподвижники стали наперебой вспоминать, что древние определяли счастье по птицам: если полетит с правой руки, то к удаче. Кто-то вспомнил, как Октавиан Август однажды ночью угадал по ослу.
– Довольно рассуждений. Ни к чему ваши пустые гадания, – прервал короткое молчание император. – Не будем испытывать судьбу: июньские иды уже прошли, а июльские ещё не наступили, если принимать во внимание древний календарь, – задумчиво и таинственно произнес он и обратился к ближайшему из спутников: – Алексиос, узнай о нем всё, что сможешь.
Всадник из группы, окружавшей императора, отделился и, выехав на холм, увидел быстроного скакуна, которого конь его, будь даже у него крылья, всё равно не догнал бы. Уже беглого взгляда было достаточно, чтобы определить, что точка пересечения далеко отстоит не только от аллагиона, но даже от постовых на холме. Тем не менее он поскакал наперерез.
– Кто ты, как твоё имя? – крикнул он путнику, едва приблизившись, и только тогда увидел, что под расшитой далматикой, подобранной к поясу, и дорогим гиматием на нём был надет шёлковый хитон и восточные шаровары, одеяние его выдавало в нём человека знатного происхождения.
– Никон, – ответил всадник и перешёл на спешащую рысь.
– Куда ты направляешься? – вновь спросил Алексиос.
– В Никею, – последовал ответ.
– Как же зовут коня твоего? – не отставая спрашивал Алексиос.
– Никандр, – также невозмутимо отвечал путник.
– Я провожу тебя, – поражаясь ответам и понимая, что тот не остановится, сказал Алексиос.
– Это знак победы, и ему он достался . Значит ждёт его небывалая удача, надо ехать за ней не медля, – размышлял он, пристраиваясь к ходу быстроногого скакуна. Видно было, что всадник не испугался его оружия и военного облачения.
– Всё! Нет больше повелителя и падишаха! Теперь всякий, даже первый встречный, знает, что перед ним Никон, едущий по своим делам, ибо это моё имя. На землях Малой Азии между границами латинского и римского царства не может быть падишаха, здесь просто нет ему места. Волей-неволей надо принять эти законы, – думал на ходу Никон.
– Зачем же тебе в Никею? – продолжал допытываться Алексиос.
– Поезжай за мной и увидишь, – только и ответил путник. Заводить разговор с навязавшимся проводником не хотелось. Да и греческий язык ему не ведом настолько, чтобы вести беседы. Впрочем, на пути в столицу империи проводник оказался кстати: он показал наилучший и краткий путь среди гор на подступах к городу. Дорога, которую они выбрали, привела прямо к Константинопольским воротам Никеи с их полукруглыми античными арками, бойницами наверху и двумя высокими башнями по сторонам. Вокруг крепостной стены шёл глубокий ров.
– Где найти патриарха? – спросил Никон.
– Едем, это в монастыре Иакинфа, – отвечал Алексиос и, понимая своё значение и вес в городе, а также знание церемоний, добавил: – Я проведу тебя к нему, что о тебе сказать ему?
– Просто покажи где он находится, патриарх сам меня позовёт.
Когда они подъехали к высокому купольному храму, огражденному стенами, римлянин сказал: – Вот храм Успения и монастырь, здесь место пребывания Святейшего.
Никон подошел к храму Успения Богородицы и, увидев монаха, шедшего с паперти, приблизился к нему и произнес: – Доложи владыке Мануилу, что у меня послание для него от отца Эуфимиоса из Иерусалима.
Монах исчез в глубине двора, Алексиос же стоял рядом, прислушиваясь к корявой речи иностранца с греческим именем. Любопытство разбирало его, полагал он, что попал в гущу важных событий.
Недолго пришлось ожидать, как подошел к ним в черной далматике патриарх: – Ты из Иерусалима и желаешь видеть меня? Из храма Святых Апостолов испрашивали разрешения на твоё воцерковление, чтобы открылись рабу Божьему двери Церкви, и вошёл он как сын Божий. Возрадовалась о тебе душа моя. Родившийся водою и Духом обретает Спасение. Ощущение Благодати ведёт к Ней. Идём в храм. Что передал тебе брат наш владыко Эуфимиос?
Они вошли в трапезную, Мануил отправил монаха сообщить о послании в соседнюю Софийскую церковь и созвать архиереев.
Когда все собрались, Никон достал древнюю книгу и протянул её патриарху, добавив: – На словах ничего не было сказано.
Патриарх с величайшим бережением принял манускрипт и удалился. Наступило продолжительное ожидание. Наконец, он вышел.
– Алексиос, ты как здесь? – спросил патриарх.
– По распоряжению императора доставил человека сего, – отвечал Алексиос.
– Что, разве сам Феодор не приехал? Его нет в городе? – продолжал спрашивать Святейший.
– Он лишь просил узнать, что это за человек. Сам император на границе с войском.
Лицо патриарха затуманила досада: – Послание важное, желательно, чтобы император лично и первым узнал о нём. Через третьи руки передавать ему – не дело. Однако, раз Господь управил так, то вот что я вам скажу отцы мои, – он обратился к архиереям: – С тех пор как затворились царские врата храма святой Софии Константинопольской, алтарь стоит в запустении, и Божественная литургия не совершается в нём. С тех пор скорбят сердца наши, с терпением и усердием молим мы о перемене Господа многомилостивого. Все чада церкви нашей ждут, когда будет исполнено долготерпение Божие. Брат наш владыко Эуфимиос у самого Гроба Господнего в Иерусалиме о том же молит Всевышнего. Он благословляет нас открыть святые врата Матери города и дым фимиама воскурить белой лилией в стенах его храма. И я грешный о том же сейчас молил Господа и пришло мне на ум, что нет среди стоящих здесь того архипастыря, который отворит царские врата святой Божественной Премудрости, и что без молитвы власть предержащих не приблизится время то. С этого дня будем совокупно молить Господа ежедневно сугубой молитвой о наступлении часа, когда войдём мы в алтарь собора. Драгоценное Священное писание это, присланное нам из Иерусалима, в прошедшие времена хранилось во Святая Святых Софийского храма, оно принадлежит алтарю его, и, верю, наступит день, когда оно вновь будет возложено на престоле.
Мануил отпустил всех, после чего спросил Никона: – Есть ли у тебя личные нужды? Владыка Эуфимиос думал, что ты сам скажешь о них. Глубокую печаль читаю я на лице твоем…
– Здесь в Никее, я венчаться желал бы, – ответил Никон. – Но мы растерялись на море. А впереди путь долгий.
– Опечаленный не надевает венца, – сказал Мануил. – Оставь терзания свои. Если тебе Господом положено венчаться здесь, то это непременно будет, и суженая твоя найдётся. Эуфимиос дал тебе своё благословение и молил Христа Господа о тебе на весь путь твой, который из Никеи не замедлит. Молитва его высока перед Богом, поэтому прогони печаль твою. Отстоишь три литургии утренних до воскресного богослужения. Если в три дня того не случится, значит искать её сам будешь, где разум твой тебе подскажет.
Первым же утром диакон по окончании богослужения возгласил: – Объявляю, что венчается раб Божий Никон и раба Божия Евангелина.
Простоял Никон в ожидании перед алтарём до вечерней службы, но никто не окликнул его. И остался он в гостинице монастырской ожидать заутреню.
Следующим утром диакон вновь возгласил: – Объявляю, что венчается раб Божий Никон и раба Божия Евангелина.
Стоял Никон в ожидании перед алтарём до вечерней службы, но также, как и предыдущим днём, никто не окликнул его. И ещё одна ночь миновала предназначенная.
Третьего дня наступил воскресный день, и сам Святейший патриарх Константинопольский совершал богослужение в храме Успения Богородицы монастыря Иакинфа в Никее.
Слово хваления Господа сопровождалось песенным последованием, просвещая очи мыслей стоящих перед алтарём и даруя Солнце правды. Просил он действующего вся во всех Господа о грехах и людских неведениях и о благоприятии жертвы Ему приносимой. И вознёс от лица всей Церкви предстоятель благодарение Богу, воздал Ему славословие, восхвалил Его со ангелами за все блага, дарованные от сотворения мира. И просил освятить дары, и преложить их в самое пренебесное Тело Господне. И, стоя в алтаре, разместил на дискосе четыре части освященного хлеба по образу крестного знамения: к востоку, к западу, к северу и к югу; и воссоединил частицы образа Тела Христова с Божественной Кровью Владыки. Посем отверзлись Царские врата, и вынес он чашу с Дарами, и приступили один за другим желающие причаститься драгоценного и Святого Тела и Крови Господа, и Бога, и Спасителя нашего Иисуса Христа, для прощения грехов и в жизнь вечную.
По окончании литургии вышел на амвон и обратился к народу, предстоящему в храме: – Девица именем Евангелина подойди ко мне, – и, как только увидел её, произнёс: – Прекрасен приход твой, раба благочестия. Ныне день твой. Подойди ближе. Вот раб Божий Никон ожидает венчания вашего.
Поставил патриарх Никона и Евангелину в притворе и спросил каждого из них раздельно, тверда ли воля на совершение венчального таинства? выслушав же их по очереди, добавил: – Помните, дети мои: что Бог сочетал, того человек да не разлучает.
Взял предстоятель с престола кольца: – Христос в Троице славимый, да благословит и освятит жизнь вашу всегда, ныне и присно, и вовеки веков. Аминь. Дайте перстень на руку его.
Золотое передал жениху, невесте же – серебряное: – Прими залог сей в верности и соблюди его невредимым в истине и праведности.
И обменялись кольцами: блеснуло на руке Никона кольцо серебряное, а кисть Евангелины украсило золотое. Соединил предстоятель руки их, и возгласили хор и священник ектению великую : – Жена твоя яко лоза плодовита во странах дома твоего…
Вошли вслед за предстоятелем в храм, и, обратившись к жениху, спросил: – Желаешь ли взять в жены сию благословенную и чистую, благосодействующу Церкви Божией?
И получил ответ. И невеста была испытана им и отвечала ему. И чин венчальный последовал.
Возложил предстоятель вены на обоих, благословил трижды и произнёс: – Венчается раб Божий Никон во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Венчается раба Божия Евангелина во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Господи Боже наш, славою и честию венчал еси Никона. Господи Боже наш, славою и честию венчал еси Евангелину. Господи Боже наш, венчай славою и честию святых Твоих…
Соединил повторно руки их со словами: – Отец благословляет, Сын венчает, Дух Святой освящает. Аминь.
И преподал им животворящее Причастие. Рядом же на столике чаша была приготовленная, её передал предстоятель, во-первых, мужу, во-вторых – жене. Испили молодые вина, и разбил муж сосуд сей о пол каменный.
Поставлен был посреди храма аналой четырехугольный, на нём же возложено Евангелие. Возгласили все, бывшие в храме, песнь общую: – Исаие, ликуй! Дева име во чреве и роди Сына Еммануила, Бога же и Человека, Восток имя ему, Его же величающе Деву ублажаем…
И повёл их предстоятель образом круга трижды. Пение сопровождало их и направилось большое шествие в дом – гостиницу монастырскую. Вошли молодые в опочивальню и благословил помещение предстоятель и снял венцы, прочитав молитву на снятие венцов: – Боже, Боже наш, пришедший в Кану Галилейскую, и тамошний брак благословивший, благослови и рабы Твоя сия, Твоим промыслом ко общению брака сочетавшияся: благослови их входы и исходы, умножи во благих живот их: восприими венцы их в Царствии Твоем, нескверны, и непорочны, и ненаветны соблюдаяй, во веки веков.
В просторном зале трапеза ожидала молодых и гостей их незваных множество .
И обручился раб Божий Никон рабе Божией Евангелине, также и раба Божия Евангелина обручилась рабу Божиему Никону во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
И увенчан был раб Божий Никон рабе Божией Евангелине, и увенчана была раба Божия Евангелина рабу Божиему Никону во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
И произнесено было над ними: – Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви. Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да убоится своего мужа.
Блажен всякий боящийся Господа и ходящий путями Его.

_________________________________________ 

Аллагион — кавалерийский полк, часто использовался для охраны императора. Император по-гречески автократор – Αὐτοκράτωρ — самодержец.

Далматика и гиматий: рубаха и плащ без рукавов и пуговиц.

Никон, Никея, Никомедия, Никандр – образованы от общего корня – победа, победитель, побеждающий и т.п.

Ектения – протяжённое совместное поочерёдное моление.

В древности (IV-ХIIIв.в.) венчальное чинопоследование различалось как по годам, так и по епархиям. Некоторые детали для лучшего понимания соотнесены с современным чином. Венчание, сложившееся в Восточном Риме, воспринято во всей красоте и полноте Русской Православной церковью, различаясь, в основном, в деталях.

     О прекрасная Евангелина!
    Волшебно и сказочно имя твоё от начала сказания и до последних слов его. Рассказы о жизни твоей, мыслях и чувствах приоткрывают завесу лишь малой части событий и твоих действительных переживаний. Дела твои и движения сердца чисты и возвышенны. Дни твои скатываются горным ручьём, истекая к берегам далёкого моря. Камни скал, ветры пустынь, жаркие оазисы позади седла твоей быстрой арабской кобылицы. Прекрасен и мудр избранный и возлюбленный тобою царь царей. Ничто не остановило путь твой к нему. Любовь, единомыслие и взаимное уважение соединили ваши судьбы и повели единой тропой к прекрасной цели. Спасение во Христе обрёл избранник твой, ты же была ему путеводной звездой и верным помощником. Мечты твои сбылись в полной мере. Возблагодарил щедро Творец вас обоих, подведя к венцу и даровав брачное единение. Грядущее же в ваших руках. Будем вечно хвалить Творца, промысел и дела Его в песнях, сказаниях и словах любви к Нему.
А там, где делу – венец, там и сказке – конец.

* * *

Коль скоро взгляд упал на последние страницы книги, то не помешает узнать о ней совсем немногое – то, как сложилось это восточное сказание.
Рассказывали, что в древние времена и минувшие века в поднебесном мире среди горных вершин, песчаных пустынь и благоухающих оазисов на пути тучных караванов, идущих из Индии и Китая и обратно, в Мараканде персидском воцарился царь из царей рода Сасана – прекрасный повелитель и храбрый воин. Правил он в своих землях и был справедливым судьёй своих подданных в течение двадцати лет и жил в полнейшем довольстве и радости. И был у него старший брат, пребывавший и правивший в своих землях, располагавшихся неподалеку.
И случилось однажды так, что царь, оскорблённый известными событиями, описанными в Книге тысячи ночей , вошёл во дворец и отрубил голову своей жене, и рабам, и невольницам. И с той поры еженощно стал брать невинную девушку, и овладевал ею, а утром убивал её, и так продолжалось в течение трёх лет. В те дни люди в страхе бежали со своими дочерьми, и в городе не осталось ни одной девушки брачного возраста.
И вот однажды царь под страхом смерти приказал своему Главному визирю привести ему, по обычаю, девицу. Визирь вышел и не нашёл таковой и отправился в своё жилище, угнетённый и подавленный, не зная, что делать, ибо наутро его ждала смертная казнь.
У визиря было две дочери. Старшая, по имени Шахразада, читала книги, летописи, жития царей и предания о минувших народах, и собрала книги о древних странах, прежних царях и поэтах. Книги и летописи были написаны на греческом, арабском, персидском и других древних языках, и все они были понятны и доступны ей. Девушка отличалась не только знаниями, но и была смелой, находчивой и очень красивой. Довелось ей однажды из узкого окошка, сделанного для голубей под крышей дома, увидеть царя царей, возвращавшегося с охоты и проезжавшего мимо по улице, и он понравился ей и показался приятным. Не поверила она страшным слухам о жестокости и кровожадности падишаха и о том, что до полудня по его приказу совершалась кровавая казнь над неповинной жертвой.
И спросила она отца, в чем причина его грусти и, выслушав его, сказала: – Двум смертям не бывать, одной не миновать – я знаю, что делать. Но для этого мне нужно идти к царю. Только так возможно спасти и его подданных, и моего отца. Это неизбежно должно быть!
Как ни увещевал её визирь, как ни просил не подвергать себя опасности, она оставалась непреклонной. Пришлось ему доложить царю о том, что есть ещё девушка, которая явится в царские покои. И вошла Шахразада в царскую спальню, и он спросил её, знает ли она условия, которые известны всем о том, что случится, если он отпустит её с рассветом? И она отвечала, что всё знает. И произошло точно то, что рассказано о первой ночи, когда царь изъявил желание выслушать рассказ и незаметно заслушался, и так просидел до утра.
Когда застигло Шахразаду утро, она прекратила дозволенные речи, остановив свою историю на самом интересном месте. Царь же про себя подумал: – Не буду казнить её, пока не выслушаю окончания. И объявил об этом визирю. И вот здесь скрыта великая тайна, незримая за веками забвения, но её проясняет повествование о золотых днях .
И после этого царь ушёл в диван, где судил, отдавал распоряжения и оставался до конца дня. Затем присутствие окончилось, он распустил диван и удалился в свои покои.
И обрадовался весь город такому событию, и стали передавать друг другу весть о том, что хотя бы временно казни прекратились. Так было положено начало долгому ночному сказанию, со временем все узнали чудесные сказки Шахразады, восстановившие покой и умиротворение среди жителей .
Однако происшествия и приключения, происходившие в действительной дневной жизни красавицы, не были известны никому, но дошли до нас, ибо много было в древнем мире персидских, арабских, греческих, китайских и индийских ученых и писателей, которые оставили описание этого в своих бессмертных произведениях.
Сведения, собранные по крупицам из разных источников, положены в основу настоящего сказания, которое следует действительным историческим событиям и дошедшим до нас подробностям, нигде не нарушая их последовательности.

Автор выражает сердечную благодарность
Ольге Валентиновне Ведерниковой,
оказавшей большую помощь и поддержку
в издании этой книги.

Автор также выражает сердечную благодарность
Ларисе Анатольевне Емельяновой,
оказавшей большую помощь и поддержку
в издании этой книги.

 ***

     Подробности в связи с приобретением книги, в том числе в виде аудиокниги, сценарии, контакты и прочее возможно найти на здесь же — на сайте автора: suprasu.ru в соответствующих разделах, эти сведения будут опубликованы позднее (приблизительно к концу 2023 года либо в начале 2024)

Оставляйте отзывы:   Inst, VK   #suprasu